Георгий Всеволодович прибыл из Суздаля во Владимир с семьей и боярами в день смерти брата и принял владимирское великое княжение. Епископ Симон вновь был провозглашен епископом Владимирским. «И потом сел на великом княжении во Владимире брат его князь Юрий Всеволодович; и епископ Симон сел на свою епископию во Владимире».

Многие претензии русских историков к Георгию Всеволодовичу - Татищева, Карамзина, даже Соловьева - были навеяны представлением о древнерусском князе как всемогущем самодержце. С другой стороны, в дореволюционной историографии популярным было мнение о князе как чуть ли не наемном слуге вечевой общины. Ключевский утверждал, что князь изначально – «наемный военный сторож города и его торговли. Точно такое же значение сохранял для Новгорода и князь удельного времени… Значение князя как наемника новгородцы, верные своей старине – пошлине, старались поддерживать договорами до конца своей вольности». Представителем веча и общины считали князя и Костомаров, и известный русский правовед Федор Иванович Леонтович.

Так кем же был князь – самодержцем или наемным служащим вечевой общины?

Ни тем, ни другим.

Звание князей носили исключительно потомки Рюрика. Оно принадлежало всем им по праву рождения и не могло быть отнято ни при каких обстоятельствах. Это звание равняло между собой всех князей, они прежде всего братья между собой. Князь за преступление не мог быть лишен жизни, а наказывался максимум отнятием волости.

Князья очень ярко воспринимали свою избранность, свое предназначение, свою ответственность за судьбы вверенной им земли. «Родовые, вотчинные интересы всегда ставились выше, чем личные, - подчеркивает Николай Борисов. - Святые человеческие чувства – любовь, преданность, привязанность – отступали перед железной логикой власти, понимаемой не только как служение родовым интересам, но и как вечное предстояние перед Богом».

По объему своих полномочий древнерусскому князю было далеко до московских царей. Историк права и ректор Санкт-Петербургского университета Василий Иванович Сергеевич утверждал: «Все социальное положение, все условия тогдашнего времени решительно не благоприятствовали образованию абсолютной власти. Пока весь народ был вооружен, пока войско не специализировалось и не поступило в заведование князя, не могла образоваться абсолютная власть. Народ составлял главную силу князей, которые поэтому необходимо должны были вступать с ним в соглашение». С ним соглашался и Пресняков: «Конечно, князь для волости – не государь, и нельзя представлять себе волость как маленькую монархию… Народ составлял главную силу князей. Народ, а не дружина… Князь – народная власть, а не внешний и случайный придаток к волости. Он необходимый орган древней государственности для удовлетворения насущных общественных потребностей населения – внешней защиты и внутреннего "наряда"… Для самих князей княжение есть отчина, средство для поддержки своего княжого значения, своего "отечества", в старом смысле слова, своих владельческих интересов».

При этом князь был далек от того, чтобы служить просто «ночным сторожем» в самоорганизующемся обществе. В современных терминах в князе вполне можно разглядеть полноценного главу государства, не полновластного, но обладающего широким набором полномочий. На князьях лежали многие обязанности, связанные с обеспечением обороноспособности, безопасности, внутреннего порядка, руководством церковными делами и храмовым строительством, сферой образования и другими.

Толочко отмечает: «Верховным правителем страны (земли-княжества) был князь, обладавший законодательной и исполнительной властью. В своей деятельности он опирался на разветвленный административный аппарат, куда входили воевода, тысяцкий, посадник, тиун, дворский, городник, сотские и десятские, стольник, мечник и др. чиновники. При князе функционировала дума (совет), состоявшая из наиболее авторитетных бояр. Кроме того, важными органами власти на Руси были княжеские съезды и вечевые собрания».

Но потребность в князе далеко выходило за рамки потребности в руководителе, полководце и судье. От князя помимо исполнения управленческих функций ожидали и мистического покровительства, которое он мог обеспечить своими «нечеловеческими» способностями. Даже совсем юный князь воспринимался как ключевой элемент руководства и покровительства, а состоявших при нем опытных и знающих бояр считали, самое большее, советчиками. «Мистичность князя чувствуется в том, как остро, со страхом, переживало население древнерусских городов периоды бескняжья», - замечает Долгов.

Конечно, прерогативы князя в разных частях Руси отличались. Так, в Великом Новгороде его статус был ближе к тому, что описывал Ключевский – наемного менеджера и покровителя.

Владимиро-Суздальское княжество давало модель относительно сильной княжеской власти. Санкт-петербургский профессор Михаил Борисович Свердлов, специально изучавший этот вопрос, утверждает, что «в сознании и самосознании его князей создавался образ князя, продолжавший предшествующие традиции княжеской власти периода политического единства Киевской Руси. Поэтому владимиро-суздальские князья сохраняли все функции и атрибуты княжеской единодержавной власти... Эти наблюдения свидетельствуют о владимиро-суздальском князе как носителе высших военных, административных и судебных функций в княжестве. Лишь в кризисных для династии ситуациях князь обращался к городскому населению, прежде всего, вероятно, к городскому ополчению, чтобы получить его поддержку. Но в периоды стабилизации общественно-политической жизни он вновь полновластно управлял княжеством… Город Владимир, а с 10-20-х гг. XIII в. и другие города оказались связанными с княжеской властью, под ее прямым управлением, а потому не могли развиться в автономные от нее социально-политические коллективы, подобные Новгороду того времени».



«Занятие Юрием великокняжеского "стола" в 1218 г. происходит в строгом соответствии с нормами княжеского права того времени, когда умирающему правителю наследовал не сын, а следующий по старшинству брат (так называемый "родовой принцип наследования"), - справедливо замечает Пудалов. - Поэтому Юрий законно стал великим князем после смерти старшего брата Константина и не нарушил прав племянника Василька Константиновича, сохранившего правление в отцовском городе Ростове». Отношения Георгия Всеволодовича с племянниками, сыновьями Константина, действительно были образцовыми. Во Владимире Георгий Всеволодович встретился с ними, принял их «с великою любовию, зря на ня, изливаше слезы». Василько и Всеволод, побыв у дяди, через полгода вернулись в свои города.

Надолго отойдут в прошлое династические войны во Владимиро-Суздальской земле. Но и ее единство тоже. Георгий сохранил за всеми без исключения братьями и племянниками их уделы, завещанные отцом и старшим братом.

При этом, как подчеркивал Кучкин, «второе десятилетие XIII в. знаменовало собой начало нового этапа в развитии древнерусской государственной территории на Северо-Востоке. Феодальное дробление, намечавшееся еще в 40 - 50-х годах XII в., теперь стало реальностью. Вместо одного сформировались семь княжеств, каждое из которых имело свою территорию и свои границы. Главным из них было великое княжество Владимирское, князь которого был старшим среди остальных князей, главой дипломатии и военных сил во внешнеполитических акциях. Ему же принадлежало право на выморочные княжества. Но несмотря на относительное единство, границы княжеств между собой имели суверенный характер, а владения одной княжеской ветви (младших Всеволодовичей) не переходили под контроль другой (Константиновичей) и наоборот. Эти особенности территориального развития древнерусского Северо-Востока впоследствии сыграли свою роль в процессе формирования территории единого Русского государства».

Да, Владимиро-Суздальское княжество Георгия Всеволодовича уже было ни столь же монолитным, как при Всеволоде Большое Гнездо, ни столь могущественным. Но объем задач и внешних вызовов не уменьшился. Беспокойным оставалось Рязанское княжество. Для Георгия были далеко не безразличны события на западе и юге Руси, где все активнее вели себя иноземные захватчики. Угрозы были очевидны и на востоке, где в то время заметно активизировалась Волжская Булгария.

Великому князю предстояло действовать по всем этим направлениям. Предстояло восстановить значение и влияние княжества, подорванного междоусобицей и интервенцией.



Глеб и Константин Владимировичи вновь напомнили о себе набегом на Рязань. Причину его Карамзин видел в том, что Ингварь «господствовал в Старой Рязани и мог рано или поздно отмстить смерть братьев». Полагаю, Глеб и Константин не оставляли надежд занять рязанский престол.

В 1219 году они из степей вторглись с ордами половцев в Рязанскую землю. «В том же году князья Рязанские Глеб и Константин… пришли с множеством половцев к Рязани и начали воевать, пленить, жечь и сечь».

Рязанский князь Ингварь дал им достойный отпор. «Племянник же их, князь Ингвар Игоревич, соединившись с братьями, пошел на них, победил их и множество половцев избил... Князья Глеб и Константин Владимировичи, внуки Глеба, бежали к половцам, а князь Ингвар возвратился к Рязани».

Но в следующем году Глеб и Константин повторили свой поход. На сей раз сил для разгрома братоубийц Ингварю уже не хватило, и он обратился за содействием к владимирскому князю. Георгий Всеволодович оказал помощь для упреждающего похода на половцев и Глеба. «В том же году князь Рязанский Ингвар прислал к великому князю Георгию и к брату его Ярославу, прося помощь против половцев. И прислал к нему воинство свое в помощь и воеводу Якуна Тимофеевича. Князь же Рязанский Ингвар пошел с ними на половцев, которые, узнав об этом, бежали, а тех, кто не ушел, тех избили, и возвратились восвояси».

Все историки трактовали этот эпизод как акцию Ингваря Игоревича против союзников Владимировичей – половцев. Присоединяясь к этой точке зрения, Кузнецов указал на то, что «своей помощью Георгий Всеволодович выразил отношение к событиям в Исадах в 1217 году». И не только. Кузнецов особенно подчеркивает, что при Георгии отношения с Рязанским княжеством заметно изменились по сравнению с временем его отца. Они стали дружественными и равноправными. «Это важно, поскольку до сих пор в адрес Георгия Всеволодовича раздаются упрёки за то, что он в 1237/38 гг. не помог якобы зависимой (вассальной) от него Рязани и её князьям. Их почему-то часто представляют вассалами владимирского князя. Но Георгий, в отличие от своего отца, относился к рязанским Рюриковичам как к равным».

Очень сложными продолжали оставаться отношения с Великим Новгородом. «Он ничего не забыл и никого не простил, - писал о вновь вернувшемся на владимирский трон Георгии Всеволодовиче Николай Борисов. - Вражда между Владимиром и Новгородом тлела как уголь под пеплом».

Огонь из-под пепла не мог вырваться, пока Мстислав Удатный железной рукой держал все нити новгородской политики, и его позиции там представлялись незыблемыми. Однако Мстислав все больше переключался на борьбу с воинственными западными соседями Новгорода и за обладание Юго-Западной Русью, за Галич.

К 1216 году, когда новгородцы были заняты сражениями на территории Владимиро-Суздальского княжества, относились решительные шаги крестоносцев в Эстонии, где они захватили земли Уганди, Саккала и Соонтага. На месте древней Отепя они быстро соорудили крепость Оденпе. Сейчас это опять городок Отепя в Эстонии, тогда известный на Руси как Медвежья Голова.

В 1217 году Мстислав Удатный отправился на Юг: «пошел князь Мстислав Мстиславович к Киеву, оставив княгиню и сына своего Василия в Новгороде». Полагаю, целью южного вояжа было создание коалиции для освобождения Галича от обосновавшихся там венгров. «Пользуясь его отсутствием, Литовцы разорили несколько селений в области Шеленской (у реки Шелони. – В.Н.); а Рыцари Немецкие, заняв Оденпе, старались укрепить сие место» (Карамзин).

В Новгороде в тот момент оказался Владимир Псковский (напомню, из смоленских Ростиславичей, участник битвы при Липице), успевший завязать родственные узы с епископом Альбертом. «В том же году пришел князь Владимир в Новгород по своим делам. А литовцы воевали на Шелоне, новгородцы же ходили за ними в погоню, и не догнали их, и пошли с князем Владимиром к Медвежьей Голове».

Они взяли город в плотную осаду, а местные жители вступили с новгородцами в затяжные переговоры. «Жители города начали челом бить, лукавя, так как сами же послали к немцам». Новгородцы на вече обсуждали мирные предложения, писал Соловьев, «как вдруг нечаянно явились немцы и ворвались в покинутые палатки; новгородцы побежали с веча в стан, схватили оружие и выбили немцев, которые побежали к городу, потерявши трех воевод».

В летописи читаем: «Новгородцы же узнали о лукавстве их и наехали, не оповещая, на станы их; они же побежали к городу своему. Новгородцы убили у них двух воевод, а третьего в плен взяли и отняли семьсот коней. И новгородцы возвратились с победою великою восвояси».

Немецкий летописец прибавлял, что после занятия Оденпе русские заключили какой-то новгородско-немецкий договор, предусматривавший защиту и русских, и эстонских интересов, поскольку епископ Альберт для его утверждения отправлял послов и в Новгород, и в Саккалу.

Но закрепить завоеванное и отвоеванное становилось все труднее. Орден имел постоянный приток крестоносцев из Германии. Вскоре эстонское войско под командованием Лембиту было разбито магистром Волквином под Феллином.

Пока новгородцы ходили к Медвежьей Голове, Мстислав Удатный вернулся из Киева и принялся наводить порядок в подведомственной земле, наказывая, словами Карамзина, «некоторых ослушных или нерадивых чиновников». «Князь же Мстислав Мстиславович пришел в Новгород из Киева, и схватил Станимира с сыном его, и, связав цепями, посадил в темницу. Захватил у него много имения и богатства и потом выпустил его», а затем отправился в Торжок, где «захватил Борислава Некошича, и взял у него все богатство его, и потом отпустил его». Но здесь Мстислава поджидало горе. «И в тот же час напала болезнь на сына его, на князя Василия. Он же начал плакать и кричать о сыне своем. Сын же его очень страдал и скончался. Отвезли его из Торжка в Новгород и положили в Святой Софии, в церкви Пречистой Богородицы, в головах деда его».

Вскоре после этого Мстислав Удатный созвал граждан столицы на Дворе Ярослава и произнес:

- Кланяюсь Святой Софии, гробу отца моего и вам, добрые Новгородцы. Иноплеменники господствуют в знаменитом Княжении Галицком: я намерен изгнать их. Но вас не забуду и желаю, чтобы кости мои лежали в Святой Софии, там же, где покоится мой родитель.

Мстислав Удатный окончательно покинул Новгород, передав бразды правления двоюродному племяннику Святославу, сыну Мстислава Киевского (тоже из смоленских).



Борьбу за Галич Мстислав Удатный выиграет в 1221 году и будет княжить на Западе до 1227 года.

Но, похоже, что в то время, когда Мстислав Удатный еще княжил в Новгороде, владимиро-суздальские князья смогли вернуть его расположение. Кузнецов считает: «Тогда же Ярослав и Георгий Всеволодовичи наладили отношения с Мстиславом Удатным. Тот в 1218–1220 гг. (точнее датировать не удаётся), простив зятя, вернул ему жену, свою дочь. Именно она подарила Ярославу детей, среди которых наиболее известен Александр Невский». Карпов также полагает, что княгиня Ростислава Мстиславна была возвращена супругу: «Вероятно, ее отец, тесть Ярослава Мстислав, все же не смог насильно разлучить супругов, соединенных церковным браком, и по прошествии времени Ростислава вернулась к мужу».

Андрей Богданов так реконструировал ситуацию и переживания Ярослава Всеволодовича: «Похоже, что именно в разлуке он по-настоящему полюбил жену. С этого времени он начал задумываться и об ответственности князя перед подданной ему землей. Изменился даже его характер. Ярослав сохранил властолюбие, но перестал злобствовать. А если и наказывал иной раз своих противников, то умеренно, так, что это уже не вызывало резкого порицания летописцев.

Поначалу, конечно, Ярослава вела по пути мудрости надежда заслужить прощение от своего тестя. Он знал, что Мстислав миловал не только сородичей; злейших врагов и даже изменников князь, подержав немного в темнице, по широте души неизменно прощал и отпускал. Но вернуть дочь все-таки не спешил. Видимо, он сделал это, лишь окончательно покидая Новгород в 1218 году».

Впрочем, альтернативные версии тоже существуют.

Есть и версия, родоначальником которой был видный генеалог Николай Александрович фон Баумгартен, что Мстислав Удатный все-таки не вернул Ярославу свою дочь. И Ярославу пришлось жениться в третий раз – на дочери рязанского князя Игоря Всеволодовича, которая и принесла многочисленное потомство, включая Александра Невского. Сильнейший аргумент Баумгартена и его последователей заключается в том, что в 1250/51 году сын Ярослава Всеволодовича Андрей женится на дочери князя Даниила Романовича Галицкого, который, в свою очередь, был женат на дочери Мстислава Удатного. То есть получается, что Андрей женился на двоюродной сестре, что вопиющим образом противоречило церковным канонам. Впрочем, остается и опровергающая версия: политическая целесообразность могла заставить князей в 1250/51 году заключить династический союз вопреки религиозным канонам. Мнение о третьей супруге Ярослава Всеволодовича остается экзотическим, не подкрепленным свидетельствами источников.

Алексей Карпов просто констатирует, что «вопрос о происхождении матери Александра Невского по-прежнему остается открытым и кем она была, мы, строго говоря, в точности не знаем».

Будем исходить из общепринятой точки зрения: в 2015 году Ярослав взошел на новгородское княжение женатым на Феодосии-Ростиславе Мстиславне, и именно она была его супругой до тех пор, пока смерть не разлучила их.

Как бы то ни было, у Георгия Всеволодовича появился еще один племянник, «в том же году родился у князя Ярослава Всеволодовича сын Федор». Но в каком году? В Лаврентьевской летописи об этом сообщается под 6727 (1219/1220) годом. Кучкин доказывает, что новорожденный получил свое имя в честь либо святого Феодора Стратилата, либо Феодора Тирона, память которых празднуется в феврале. Следовательно, Федор родился в феврале 1220 года.

Однако, как указывает Алексей Карпов, «русские князья не всегда получали имена в честь того святого, память которого праздновалась в ближайшие к дате их рождения дни. Случалось, что они получали имена по обету, данному их родителями заранее. В случае с Федором это кажется вполне возможным, поскольку имя Федор в крещении носил сам князь Ярослав Всеволодович». Так что не исключен и 1219 год.

Датировка рождения Федора важна не только сама по себе, но и потому, что она является ориентиром для определения года рождения Александра Невского – следующего ребенка Ярослава.

Дата рождения князя Александра Ярославича принимается историками лишь как условная. Летописи ее не содержат; она приведена в «Истории» Татищева, где о рождении Александра сообщается под 1219 годом, причем указана и дата – 30 мая, однако в этой летописной статье объединены события двух лет: и 1219-го, и 1220-го. Источник информации неизвестен. Поэтому историки продолжают гадать. Дата, которая принята как официальная, была выведена Кучкиным. Раз Федор появился на свет в 1220 году, то Александр не мог родиться раньше 1221 года.

А месяц и день рождения вычисляются по имени. Александр – довольно редкое имя в княжеской среде того времени. Кучкин писал: «Очевидно, Александр Невский назван в честь такого Александра-воина, память которого отмечалась особо, индивидуально, без связи с другими святыми. Здесь могут быть приняты во внимание еще только две даты: 13 мая и 10 июня. 13 мая отмечалась память воина Александра Римского, а 10 июня память воина Александра и девы Антонины». Из этих умозаключений и появилась дата – 13 мая 1221 года. Так Александр Невский стал ровесником Нижнего Новгорода.

Богданов продолжает: «Воссоединение Ярослава с возлюбленной супругой Феодосией-Ростиславой было бурным. В 1220 году княгиня родила Федора, в 1221-м – Александра, - двух прославленных Церковью святых заступников Русской земли... Благодаря своей искренней любви к Ростиславе Мстиславне Ярослав Всеволодович превзошел в потомстве своего отца, Всеволода Большое Гнездо (у того было лишь 6 сыновей). От него пошли не только владимирские и московские, но и тверские великие князья».

Наиболее полный список сыновей Ярослава содержится в Типографской летописи: Федор, Александр, Андрей, Константин, Афанасий, Данило, Михаил, Ярослав, Василий Костромской.





Но мы немного отвлеклись от Великого Новгорода, который покинул Мстислав Удатный. «В том же году князь Мстислав Мстиславич пошел из Новгорода на Русь, и новгородцы послали в Смоленск за князем Святославом Мстиславичем, внуком Романа, правнуком Ростислава…»

Если Мстислав Удатный ладил с различными боярскими группировками и не противопоставлял свою власть республиканской, то Святослав Мстиславич плохо адаптировался к непривычной для него политической обстановке.

Посадник Твердислав, утвердившийся при Мстиславе Удатном, оказался неугоден отдельным боярским группам, которые обвиняли его в сговоре с князем и предательстве новгородских свобод. На Торговой стороне и в Неревском конце собрались веча, началось восстание. За Твердислава вступились Людин конец и Прусская улица. С 17 января 1219 года в Новгороде бушевало вече, стоявшее за Твердислава. Карамзин писал: «Целую неделю были шумные Веча при звуке колоколов; граждане, надев брони и шлемы, в исступлении своем обнажили мечи. Напрасно увещевали старцы, напрасно плакали жены и дети: казалось, что Новгородцы не имели ни законов, ни Князя, ни человечества… Наконец злоба утолилась кровию десяти убитых граждан; народ образумился, требовал мира и, целуя крест, клялся быть единодушным. Тишина восстановилась; но Князь, недовольный Твердиславом, прислал своего Тысячского объявить на Вече, что сей Посадник властию Княжескою сменяется. Граждане хотели знать вину его. Святослав ответствовал: без вины!.. Народ вступился за него:

- Ты дал нам клятву не сменять чиновников безвинно. Когда же забываешь оную, то мы готовы с поклоном указать тебе путь, а Твердислав будет нашим Посадником».

Твердислав устоял, но в том же 1219 году против него было выдвинуто новое обвинение, на этот раз более продуманное и решительное.

Не исключено, что за новым обострением обстановки в Новгороде мог стоять великий князь Владимирский, который начинал восстанавливать там свои позиции, используя борьбу его боярских группировок. Во всяком случае, князья Владимиро-Суздальской Руси не пустили через свою землю новгородский отряд Семена Емина из 400 бойцов, шедший на восток на Тоимокары за добычей, взимаемой с северных народов Приуралья. Вернувшись в Новгород, Емин заявил, что князья Георгий и Ярослав Всеволодовичи действовали по наущению посадника Твердислава Михалковича и тысяцкого Якуна, по сговору с ними. Посадничество, отобранное у Твердислава, получил теперь Семен Борисович.

Кузнецов прямо связывал это событие с последующим уходом из Новгорода Святослава Мстиславича. «В городе после возвращения отряда Емина вспыхнуло восстание против Твердислава. Оно привело к замене Святослава Мстиславича братом Всеволодом, Твердислава – Семёном Борисовичем».

Весной 1219 года (датировка Янина) «великий князь Киевский Мстислав Романович, внук Ростислава… послал в Новгород за старшим своим сыном Святославом, а им дал младшего сына своего Всеволода. Новгородцы же, выслушав его, созвали вече и посадили его на княжение». В конце года Твердислав сумел вернуть себе должность посадника и вступил в конфронтацию уже с новым князем - Всеволодом. Конфликт вновь принял острые формы. «И лукавый сатана вложил ненависть неким новгородцам против посадника новгородского Твердислава, и оклеветали его перед князем Всеволодом Мстиславичем Романовичем. А посадник Твердислав тогда был болен.

И пошел князь Всеволод с городища со всем двором своим в доспехах с оружием, как на рать, въехал на Ярославов двор, и сошлись к нему новгородцы с оружием словно на рать, и привезли в санях, к церкви Бориса и Глеба, больного посадника Твердислава… Князь же Всеволод, увидев это, понял, что крепко они стоят за посадника своего Твердислава, и не поехал туда, но прислал к ним с мольбой и с покорностью. И крестным целованием с Твердиславом князь Всеволод с новгородцами договорились по их воле».

Тогда архиепископу удалось примирить стороны. А вскоре, писал Карамзин, «Твердислав, желая спокойствия отечеству, добровольно сложил с себя чин Посадника, тайно ушел в монастырь Аркадьевский и навсегда отказался от света». Посадником стал Иванко Дмитрович, также взявший курс на усиление республиканской власти и подрыв позиций Всеволода Мстиславича.

Внутренние распри в Новгороде не способствовали успехам в борьбе с иноземным натиском в Прибалтике.

Эсты, рассказывал Соловьев, «отправили послов в Новгород просить помощи; новгородцы обещали прийти к ним с большим войском». Действительно, в 1218 году новгородцы предприняли поход на Пертуев (Венден, сейчас – городок Цесис в Латвии), который контролировался из Риги. Войско Всеволода Мстиславич, разбив сторожевые посты немцев, литвы и ливов, две недели безуспешно осаждало город.

«Великая война русских и эстов против ливонцев», как ее называл ливонский летописец Генрих Латвийский, разгоралась и грозила смести их в море». Епископ Альберт оценил, что его войск, состоявших из рыцарей ордена, вассалов, ежегодно направляемых из западноевропейских стран в Ливонию крестоносцев и находившихся в его распоряжении местных сил, недостаточно для борьбы с русскими и эстами. Летом 1218 года он обратился за помощью к могущественному датскому королю Вальдемару II, убеждая его оказать поддержку. Дания в то время была сильным государством, чьи владения простирались до Северной Германии и Южной Швеции».

В 1219 году по призыву Альберта и с одобрения папы Гонория III (1216-1227) в северную Эстонию вторглись датские войска короля Вальдемара II вместе с силами его руянского (рюгенского) и поморского вассала – Вацлава I. Преодолев сопротивление чуди, теперь уже датчане отхватили кусок эстонской земли и на месте древней Линданисе строили крепость Ревель (более нам известный сегодня как Таллин). Массированное датское военное присутствие серьезно ухудшало позиции русских в Эстонии.

«Датские рыцари вели себя в стране эстов не лучше немецких – захватывали земли, порабощали и крестили население, - рассказывал Пашуто. - Тех, кто уже был крещен меченосцами, они перекрещивали, а тех, кто принимал крещение у немцев после прихода датчан, вешали как государственных преступников… Датские войска, одолев эстонцев, захватили в 1220 году всю северную часть их страны; немецкие войска заняли земгальскую крепость Межоте; к 1221 году епископ был в окрестности Вендена и Риги. В свою очередь немецкие рыцари вынуждены признать власть Дании над Эстонией и Ливонией».

В столь осложнившейся международной обстановке новгородцы предпочли вновь обратиться за покровительством к Владимиро-Суздальской Руси, тем более что отношения с Всеволодом Мстиславичем не складывались. В 1221 году, зафиксировала летопись, «новгородцы выгнали из Новгорода князя Всеволода Мстиславича Романовича».

Смоленские Ростиславичи навсегда потеряли новгородское княжение.

На их место вновь вернулись владимиро-суздальские князья. Причем по времени это почти совпало с основанием еще одного Новгорода. Нижнего.