«О, страшное чудо и дивное, братия! Пошли сыновья на отцов, а отцы на детей, брат на брата, рабы на господ, а господа на рабов».

В этом пассаже новгородского книжника не вполне понятно, кого считали «отцами», а кого «детьми». Из контекста можно понять, что мудрыми отцами были Мстислав Удатный и Константин Всеволодович, а неразумными детьми – великий князь Владимирский Георгий Всеволодович и его младшие братья. И дальше, согласно новгородской «Повести», воевавшие на чужой земле смоленские князья и примкнувший в ним Константин продолжали проявлять чудеса благородства, чего нельзя было сказать о защищавших свои владения Георгии и Ярославе Всеволодовичах.

«И стали Ярослав и Юрий с братией на реке Кзе. А Мстислав и Владимир с новгородцами поставили свои полки близ Юрьева и там стояли. А Константин со своими полками стоял далее, на реке Липице».

Летописный свод добавляет, что с Константином «были два доблестных воина: Добрыня Златой пояс, да Александр Попович со своим слугой Торопом, славные богатыри». Вот вами и Добрыня Никитич с Алешей Поповичем.

«И увидели стоящие полки Ярослава и Юрия, и послали сотского Лариона к Юрию:

- Кланяемся тебе, от тебя нам нет обиды; обида нам от Ярослава!

Юрий ответил:

- Мы заодно с братом Ярославом.

И послали к Ярославу, говоря:

- Отпусти мужей новгородских и новоторжских, верни захваченные волости новгородские, Волок верни. А с нами возьми мир, целуй нам крест, а крови не проливай.

Ярослав ответил:

- Мира не хочу, мужи ваши у меня; издалека вы пришли, а вышли как рыба на сушу.

И передал Ларион эту речь князьям и новгородцам».

Летописный свод приводит еще более резкий ответ Ярослава:

Князь же Ярослав послал к ним, говоря:

- Мира не хочу, и купцов не отдам, а что взял – то у меня, и еще хочу взять, а новгородцев всех казнить. И то не ведаете от великой вашей глупости, что зашли, словно овцы ко львам, телята к медведям, как свинья на поле, как рыбы на сухое место.

И здесь у атакующей стороны появились новый мотив и новое требование. Если до этого она вроде как занималась исключительно тем, что наказывала провинившегося Ярослава, то теперь прозвучал ультиматум о передачи всей верховной власти во Владимиро-Суздальском княжестве Константину. Скрывать карты уже не имело смысла.

Вновь открываем «Повесть»: «И снова послали к обоим князьям с последней речью:

- Братья, Юрий и Ярослав, мы пришли не кровь проливать — не дай Бог сотворить такое! Договоримся, ведь мы же родичи; дадим старейшинство Константину — посадите его во Владимире, а вам вся Суздальская земля.

Юрий же сказал:

- Скажи брату Мстиславу и Владимиру: пришли уже, так куда вам уходить? А брату Константину говорим так: пересиль нас, тогда вся земля твоя будет».

Вновь Летописный свод дает более эмоциональный обмен посланиями. «И еще с последней речью послали к великому князю Юрию Всеволодовичу, так говоря:

- Братья Юрий и Ярослав! Знаете ли, что мы – один род и одно племя, и пришли не на брань, но на мир; и не на кровопролитие, а для того, чтобы остановить кровопролитие беспрестанное. Возлюбите правду и Бога, и брата своего: ибо любящий Бога, но брата своего ненавидящий, по апостольскому слову – лжив. И ты, князь Юрий Всеволодович, отдай старшее княжение, стол великого княжества старшему своему брату Константину Всеволодовичу, и вам будет Суздальская земля, потому что вы младшие братья, а меня, князя Мстислава Мстиславича, не отстраняйте, я в обиде не хочу быть, но печалюсь о том, как бы кровь христианская не пролилась.

Князь великий же Юрий Всеволодович с братьями, прочитав послание, оскорбился и в ярость пришел. И великий князь Юрий Всеволодович посылает к ним послание, в котором говорится:

- И того не знаете, что как придете, так же быстро и отойдете, а Константину, брату моему, так скажите: если хочет бороться с нами, то когда победит, тогда вся земля будет его.

И князь Юрий Всеволодович с братом своим Ярославом Всеволодовичем и с прочим братьями своими рассвирепел и пришел в ярость великую. Он надеялся на силу воинства своего, потому что много воинства собралось, и, разъярясь, начали пировать в шатрах своих с боярами своими».

Карамзин называл такую позицию Георгия «безрассудную надменностью». Но скорее соглашусь здесь с Макарихиным, который справедливо замечал: «Требуя старейшинство для Константина согласно древним правилам, посол высказывал посягательство на права и честь Юрия Всеволодовича, ибо право на великое княжение ему передал отец и боярский совет. Кроме того, сыновья Всеволода Большое Гнездо с детства впитали его гордые слова: "меч ношу не туне", то есть князь меч носит не зря. Юрий Всеволодович обвинил Константина в преступлении воли отца».

Ну а дальше летописец, без сомнения ростовский, рассказал о прозвучавшем в этот момент «голосе разума»: «И начал спрашивать по одному каждого из бояр свои – как на бой с ними сходиться? Каждый из них высказал свое мнение. Один из них, старый боярин Андрей Станиславович, ничего не сказал, и все подумали, что он от старости мало смыслит, и не усердно вопрошал его.

Когда же просто так спросили его прилежно:

- Князья Юрий и Ярослав! Я стар и мало уже смыслю, но по моей старости лучше мир взять и отдать старейшинство старшему твоему брату Константину Всеволодовичу, а новгородские волости и людей отпустить, чужого не похищать, и в чужие пределы не вступать, но знать свое и беречь, и в этом стоять твердо. И не смотрите, что мало воинство их, а вашего воинства много, но все-таки не забывайте, что князья из рода Ростиславичей – мудры и храбры, а новгородцы, псковичи и смоляне усердны в бою. А про самого князя Мстислава Мстиславича и сам знаете, каков он есть, и что от Бога дана ему храбрость более всех, и есть у него мужи весьма храбрые и великие богатыри, как львы и медведи, ибо не чувствуют на себе ран. О старшем же брате вашем, Константине, сами знаете, что правда на его стороне, и ему подобает быть старшим. А еще разве не знаете его богатырей Александра Поповича и слугу его Торопа, Добрыню Рязанича Златого пояса, и Нефедью Дикуна? И если я безумен и говорю, как лишившийся ума от старости, вы же, как угодно Богу и вам, так и творите.

Князь великий же Юрий с братьями своими на эти слова разъярился и рассвирепел, и начал метаться туда и сюда, не люба была ему речь сия. Бояре же его начали ему говорить:

- Что князь, о чем огорчаешься; не знаешь ли, что без ума он от старости и неизвестно что говорит».

После этого автор «Повести» переносит нас в шатер Георгия и Ярослава Всеволодовичей, где они со своими воеводами предавались пьянству накануне решающей битвы. Не думаю, что новгородский автор мог быть живым свидетелем описываемой им картины.

«И так Юрий с Ярославом вознеслись славой, видя у себя силу великую, не приняли мира и начали пировать в шатре со своими боярами. И сказал Творимир-боярин:

- Князья Юрий и Ярослав и вся меньшая братия, которая в вашей воле! Если бы по моей мысли, лучше бы вам взять мир и дать старейшинство Константину. Хоть и видим, что рядом с нашими полками их мало, Ростиславова племени, да князья их мудры, достойны и храбры, а мужи их, новгородцы и смольняне, дерзки в бою. А Мстислава Мстиславича из этого рода вы сами знаете — дана ему от Бога храбрость больше всех. Подумайте, господа.

Не люба была эта речь Юрию и Ярославу. И кто-то из бояр Юрьевых сказал:

- Князья Юрий и Ярослав, не было того ни при прадедах, ни при дедах, ни при отце вашем, чтобы кто-нибудь пришел с войной в сильную Суздальскую землю и вышел цел. Хоть бы и вся Русская земля пошла на нас — и Галичская, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская,— но никто против нашей силы не устоит. А эти полки — право, седлами их закидаем.

И люба была эта речь Юрию и Ярославу, и созвали бояр и главных своих людей, и начали говорить:

- Вот добро само пошло нам в руки: вам будут кони, оружие, платье, а человека кто возьмет живого, тот сам будет убит; даже если в золотом будет оплечье — убей его, а мы вдвое наградим. Да не оставим ни одного в живых. Если кто и убежит из боя не убитый, а мы его захватим, прикажем одних повесить, а других распять. А о князьях, когда будут в наших руках, потом решим.

И, отпустив людей, пошли в шатер с братьею и стали делить города, и сказал Юрий:

- Мне, брат Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, а тебе Новгород; а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев дадим черниговским князьям, а Галич — нам же.

И целовали крест между собой, и написали грамоты, чтоб от этого не отступаться. Эти грамоты взяли смольняне в стане Ярослава после победы и отдали своим князьям. Юрий же и Ярослав, разделив города всей Русской земли в надежде на свою большую силу, стали звать на бой к Липицам».

Для Соловьева самым любопытным в этом виртуальном разделе Руси между Георгием и Ярославом (если он реально имел место) было «презрение северных князей к Киеву, с которым для их предков и для всех южных князей соединялась постоянно мысль о старшинстве, о высшей чести, но богатый Галич Всеволодовичи берут себе». Заметим, что в Лицевом своде раздел шкуры неубитого медведя выглядел чуть иначе: «а с Киева возьмем дань и князя в нем посадим из рук своих, а с Галича также дань возьмем».

Интерпретация этих событий со стороны Георгия, Ярослава и их братьев до нас не дошла. Полагаю, она бы сильно отличалась от представленной. К вопросу о том, как важно оставлять собственную версию происходящего…

А так у нас только новгородская «Повесть», в которой Ростиславичи князья сосредоточенно готовятся к битве и продолжают проявлять чудеса благородства и милосердия, при этом, правда, не сильно доверяя Константину: «Мстислав же и Владимир позвали Константина и долго с ним советовались, взяли у него крестное целование, что не изменит, и выступили. И той же ночью объявили тревогу, всю ночь стояли со щитами и перекликались во всех полках. И когда вострубили в полках Константина, и Юрий и Ярослав услышали, хотели даже побежать, но потом успокоились.

Наутро же пришли князья к Липицам, куда их вызвали на бой, а суздальцы за эту ночь отбежали за лесистый овраг. Есть там гора, зовется Авдова, там Юрий и Ярослав поставили свои полки, а Мстислав, Владимир, Константин и Всеволод поставили свои полки на другой горе, которая зовется Юрьева гора, а между двумя горами ручей, имя ему Тунег. И послали Мстислав и Владимир трех мужей к Юрию, предлагая мир:

- Если же не дашь мира, то отступите далее на ровное место, а мы перейдем на ваш стан, или же мы отступим к Липицам, а вы займете наш стан.

Юрий же сказал:

- Ни мира не приму, ни отступлю. Пришли через всю землю — так разве этой заросли не перейдете?»

Или в другой летописной версии:

«- Мира не хотим, отсюда не уйдем; ежели вы так отважны и так много путешествуете, а сегодня даже через дебри не можете пройти к нам, то идите через болото и через дебри эти, ибо привычно свиньям по дебрям ходить, и карасям валяться в грязи».

Ожидая ударов с флангов, Георгий Всеволодович дополнительно повелел окружить лагерь плетнями и изгородями. В то же время велась перестрелка лучников через долину. Однако никто долго не решался на атаку. «Он надеялся на укрепление, ибо они оплели это место плетнем и наставили колья, и стояли там, говоря:

- Могут напасть на нас ночью.

Узнали об этом Мстислав и Владимир и послали биться молодых людей, и те бились весь день до вечера, но бились не усердно, ибо была буря в тот день и очень холодно».

Решающие события развернулись 21 апреля 1216 года на Липице, на «Юрьевском поле» — том самом, где когда-то молодой Всеволод Большое Гнездо наголову разбил врагов и утвердил свою власть над всей Суздальской землёй.

Стороны занимали боевые позиции. «Владимир же Смоленский поставил свой полк с края, далее стал Мстислав и Всеволод с новгородцами, и Владимир с псковичами, далее Константин с ростовцами. Ярослав же стал со своими полками, и с муромцами, и с городчанами, и с бродниками против Владимира и смольнян. А Юрий стал против Мстислава и новгородцев со всеми силами Суздальской земли, его меньшая братия — против Константина».

Летописный свод добавляет подробности, сообщающие всей истории былинный пафос: «И начали сходиться полки, и собралась сила великая, и был страх и ужас у всех, потому что один род и одно племя кровь проливает ни за что, и многие, имевшие страх Божий в себе, плакали. И был тот день сначала солнечным и знойным. И тут поднялся ветер, пришла туча, бил гром непрестанно и молнии сверкали страшно, и был страх на всех, и стояли многие, не наступая друг на друга и мира не желая, ибо рассвирепели, как звери».

Судя по всему, новгородцы и смоляне не очень были настроены на битву, смысл которой им был не вполне понятен, поэтому Мстиславу Удатному и Владимиру Псковскому пришлось прибегнуть к ораторскому искусству. «Начали Мстислав с Владимиром воодушевлять новгородцев и смольнян, говоря:

- Братья, мы вступили в эту сильную землю; станем же твердо, надеясь на Бога, не озираясь назад: побежав, не уйдешь. Забудем, братья, дома, жен и детей, а уж коли умирать — то, кто хочет, пеший, кто хочет — на конях.

Новгородцы же сказали:

- Не хотим погибать на конях, но, как отцы наши на Колокше, будем сражаться пешими.

Мстислав был этому рад. Новгородцы же, сойдя с коней и сбросив одежду и обувь, выскочили босыми. А молодые смольняне тоже спешились и пошли босыми, обвив себе ноги».

Почему вдруг босиком? Ну а как еще преодолеть эту «дебрь», эту болотистую равнину?

«А вслед за ними Владимир отрядил Ивора Михайловича с полком, а сами князья поехали за ними на конях. И когда полк Ивора был в зарослях, споткнулся под Ивором конь, а пешие воины, не ожидая Ивора, ударили на пеших воинов Ярослава, и, воскричав, они подняли кии, а те — топоры, они ринулись, а те побежали, и начали их бить, и подсекли стяг Ярослава. И приспел Ивор со смольнянами, и пробились к другому стягу, а князья еще не доехали. И, увидев это, Мстислав сказал:

- Не дай Бог, Владимир, выдать добрых людей».

То есть босоногая пехота устремилась вперед по болотистому лугу, не дожидаясь воеводы Ивора, который свалился с коня. В кровопролитной схватке воины из разных русских земель падали замертво под ударами секир и шестоперов. Мстислав Удатный не мог бросить свое пешее воинство на растерзание противникам и ввел в дело княжескую кавалерию.

«И ударили на них сквозь свои пешие полки, Мстислав своим полком, а Владимир — своим, а Всеволод Мстиславич с дружиной, а Владимир с псковичами, подошел и Константин с ростовцами. Мстислав же проехал трижды через полки Юрия и Ярослава, посекая людей — был у него топор, прикрепленный петлею к руке, им он и сек. Так сражался и Владимир. Шел великий бой, досеклись и до обоза. Юрий же и Ярослав, увидев, что их косят, как колосья на ниве, обратились в бегство с меньшею братьею и муромскими князьями. Мстислав же сказал:

- Братья новгородцы, не обращайтесь к добыче, продолжайте бой: если они вернутся, то сомнут нас».

И те, судя по всему, по призыву Мстислава Удатного просто устроили мясорубку убегающего противника. «И полилась кровь, как вода». «И была сеча злая, и брань великая, и всюду мертвые лежали». «Новгородцы же не ради добычи бились, а смольняне бросились на добычу и обдирали мертвых, а о бое не думали...» В страшной схватке князь Ярослав Всеволодович потерял свой шлем, который обнаружат на поле брани через много веков.

Потери были огромны со всех сторон. В остервенении, не давая никому пощады, воины Мстислава взяли в плен только 60 человек. «О, многих победили, братья, бесчисленное число, ибо убитых воинов Юрия и Ярослава не может вообразить человеческий ум, а пленников во всех новгородских и смоленских станах оказалось шестьдесят мужей. Если бы предвидели это Юрий и Ярослав, то пошли бы на мир: ибо слава и хвала их погибли и сильные полки стали ни во что. Было ведь у Юрия семнадцать стягов, а труб сорок, столько же и бубнов, а у Ярослава тринадцать стягов, а труб и бубнов шестьдесят. Говорили многие люди про Ярослава так:

- Из-за тебя сотворилось нам много зла. О твоем клятвопреступлении сказано было: "Придите, птицы небесные, напейтесь крови человеческой; звери, наешьтесь мяса человеческого".

Ибо не десять человек было убито, не сто, а тысячи и тысячи, а всех избитых девять тысяч двести тридцать три человека. Можно было слышать крики живых, раненных не до смерти, и вой проколотых в городе Юрьеве и около Юрьева. Погребать мертвых было некому, а многие, бежавшие к реке, утонули, а другие раненые умерли в пути, а оставшиеся в живых побежали кто к Владимиру, а иные к Переяславлю, а иные в Юрьев».

Цифра в 9233 погибших судальцев содержится в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях. Как и то, что с другой стороны были убиты всего 5 новгородцев и 1 смолянин. «О, велик, братия, промысел Божий! На том побоище убили из новгородцев в схватке только Дмитра-псковитина, Антона-котельника, Ивана Прибышинича-ткача, а в отряде Иванка Поповича, терского данника, а в смоленском полку был убит один Григор Водмол, знатный муж. А все остальные были сохранены силою честного креста и правдой». Сообщение явно сомнительное. Согласно более поздней Никоновской летописи, у Георгия и Ярослава Всеволодовичей было убито 17 200 человек, «кроме пешцев», а у Мстислава Удатного и Константина с союзниками – 550, «кроме пешцев». Цифры, которые приводил Татищев, - 17 250 и 2 550.

Это были русские люди, убившие друг друга в гражданской войне.