В те дни, когда Константин в Ростове боролся с последствиями пожара, Всеволод Большое Гнездо собрал сыновей во Владимире, чтобы объявить им свое завещание.

Это был один из самый драматичных моментов в истории Руси, имевший непосредственное отношение к судьбе Георгия Всеволодовича. Именно ему отец отдаст старейшинство во Владимиро-Суздальской земле, неожиданно рассорившись со старшим сыном Константином, что будет иметь весьма неблагоприятные политические последствия.

К сожалению, мы знаем об этих событиях из источников довольно поздних и очевидно тенденциозных. Здесь уместно сказать несколько слов о «сражении летописей», каждая из который субъективна в том смысле, что их писали люди, имевшие свои симпатии и антипатии, политические взгляды, жизненные интересы и земляческие привязанности.

Алексей Александрович Шахматов, величайший знаток русских летописей, подметил, что «с 1206 г. в Лаврентьевской (летописи. – В. Н.) обнаруживается рука ростовского летописца, человека, близкого к князю Константину Всеволодовичу. Большая часть суздальских известий 1206-1218 гг. (в 1218 году Константин скончался) проникнута самым теплым, сердечным отношением к "блаженному", "благочестивому", "христолюбивому", "благоверному" князю Константину, а под 1218 г. помещена обширная прочувствованная похвала ему; перед этим записано его поучение к детям. Симпатия к Константину и его детям сказывается и в последующих известиях…»

С других позиций рассматривал события Владимирский полихрон начала XIV века, то есть общерусская летописная компиляция, составленная при дворе митрополита всея Руси во Владимире. Шахматов утверждал, что «Полихрон в изложении распри Всеволодичей стоял на стороне не Константина, а Георгия: под 6719 г. Константин отказывается повиноваться отцу и, услышав о завещании Всеволода, поручившего Георгию старшинство, он "воздвиже брови своя с гневомъ на братию свою, паче же на Георгия"; под 6720 г. Константин начал замышлять рать на Георгия, "хотя под ним взяти Владимир"; под 6721 г. "начатъ Констянтинъ опять рать замышляти на братыо" и др.

В Лаврентьевской ничего не говорится о разногласии Константина с отцом, о распре Всеволодичей сообщается кратко (под 6720, 6721, 6725 г.), причем виновником ее оказывается "искони злый врагъ дьяволъ, - ненавидяй всегда добра роду человечю" (под 6725 г.). Следовательно, ростовские записи попали в Лаврентьевскую не из Полихрона, а из другого источника – очевидно из Ростовской летописи».

Лимонов, тоже специально изучавший летописание Владимиро-Суздальского княжества, обращал внимание на то, что сообщение о конфликте между Всеволодом и его старшим сыном Константином «сохранилось только в Московском летописном своде 1480 года… В других памятниках – Лаврентьевской, Радзивиловской, Новгородской первой летописи и в Летописце Переяславля Суздальского – этого известия нет».

Пресняков объяснял, что «планы и распоряжения Всеволода о будущей судьбе его владений известны нам только по таким рассказам современников-летописцев, которые носят явные следы пережитых по смерти Всеволода смут и проникнуты определенными книжническими тенденциями… Как же представлял себе Всеволод постановку преемства власти - после себя? Повествование, которое дает некоторый ответ на подобный вопрос находим в летописном своде по списку "мниха Лаврентия"; оно вошло в этот свод, видимо, из ростовского источника, так как явно составлено сторонником князя Константина Всеволодовича. Усердное стремление его обосновать право Константина на старейшинство по кончине отца обличает, притом, полемическое настроение, навеянное борьбой за это право между братьями Константином и Юрием...

Рядом с великокняжеским Владимиром стоит Ростов, в котором Константин Всеволодович видит столь же необходимую опору своего старейшинства, как и в стольном Владимире. Его сторонник-летописец, чье изложение определяет состав данной части Лаврентьевского свода, вовсе опустил сообщение о передаче старейшинства Юрию и о наделении княженьями Ярослава и Владимира, словно "в ряде" Всеволода и речь-то шла только о великокняжеском преемстве. Этот летописец выражал, очевидно, ростовские тенденции, стремления ростовского боярства».

У Константина в летописях и историографии первоклассный имидж. Летописец не зря приводит прозвище Константина - Премудрый. «Быв великий любитель питанию книг, сего деля име при себе люди искусный в языке греческом, многи древния греческие книги ценою великою купи и повеле преписати на руский язык». Только греческих книг насчитывалось в библиотеке Константина более тысячи. Он содействовал открытию духовных школ, оставил нам памятник древнерусской духовности, который условно называют «Поучение Константина». Его приводит в «Истории Российской» Татищев.

С поправкой на небеспристрастную позицию авторов сохранившихся летописных свидетельств, главной «жертвой» которых был именно Георгий Всеволодович, взглянем на смутное время, которое наступило во Владимиро-Суздальском княжестве после завещания и смерти Всеволода Большое Гнездо.



Итак, позвав своих сыновей, среди которых, к сожалению, не оказалось Константина Всеволодовича, великий князь огласил свою волю. Следует указать, что она строго следовала традиции престолонаследия на Руси и учитывала реально имевшиеся у Всеволода Юрьевича на тот момент возможности.

Великое княжение и стольный Владимир он завещал старшему сыну Константину. Такой порядок действительно существовал издревле. Георгию, второму сыну, он передавал Ростов — второй по значимости город княжества. Похоже, тогда же Переяславль-Залесский был завещан Ярославу, а Юрьев – Владимиру.

Были ли у Всеволода Большое Гнездо другие решения? Полагаю, ему казалось, что нет. Наделить сыновей княжескими столами за пределами Владимиро-Суздальской земли он был уже не в состоянии. И Галич, и Новгород, и даже южный Переяславль ушли из-под его власти. Оставлять младших сыновей без княжений, во власти старшего брата, Всеволод Юрьевич явно не хотел, памятуя собственные юные годы. Это могло привести либо к братоубийственной войне, либо к изгнанию младших князей - ему были знакомы на собственном печальном опыте оба сценария.

После его смерти случится то, чего он так стремился избежать: жестокая схватка между его сыновьями. Однако причина будет не столько в схеме престолонаследия, предложенной Всеволодом Юрьевичем, сколько в том, что она не была принята.

В летописи читаем, что «князь великий Всеволод Юрьевич занемог и послал в Ростов за сыном своим старшим, князем Константином, дав ему при своей жизни великое княжение Владимирское, а Ростов – другому сыну своему, князю Юрию». Константин, однако, вовсе не поспешил во Владимир. Напротив, похоже, он использовал пожар и заботы о восстановлении города в качестве предлога задержаться в Ростове.

Но реальная причина отказа Константина от поездки к отцу состояла в том, что они по-разному представляли себе будущее Владимиро-Суздальского княжества. Завещание Всеволода Юрьевича означало де-факто разделение княжества после его смерти. «Константин не хотел выехать из своего Удела, желая наследовать целое Великое Княжение Суздальское», - справедливо писал Карамзин.

В летописи это выглядит так: «Князь же Константин, сын Всеволода Юрьевича, не пошел во Владимир к отцу своему, а послал к нему, так говоря:

- Отче чудный и любезный! Не бранись на меня, ничтожного, за то, о чем хочу просить тебя. Коль ты больше других возлюбил меня и как старшего сына хочешь старейшиной меня поставить, то дай мне старый и древний Ростов и к нему Владимир. Если не захочет твоя честность так сотворить, то дай мне Владимир и к нему Ростов. Не отвергни моления моего, отче, если это тебе угодно».

Старший сын предполагал сохранить единство земли, оставляя при этом Ростов в собственных руках. Хотя сделать это было уже непросто, ведь сам Константин уже приложил усилия, чтобы вывести Ростов из жесткого подчинения Владимиру и вернуть ему статус стольного города. И Константин не хотел, чтобы плодами этих усилий воспользовался его младший брат Георгий.

Протоиерей Соколов подчеркивал этот, ностальгический, если хотите, мотив Константина: «Но князь Константин Всеволодович родился в Ростове, и ростовцы его любили. Они были кротки и "не дерзки" в бою. Тихий Константин пришелся им по нраву. Кроме личного расположения к Константину в назначении его на княжение ростовцы видели признание их земского старейшинства. Поэтому Константин стал для них "излюбленным" князем, а его потомство ростовцы считали благородною порослью благородного корня. Он также был привязан к Ростову - своей церковной, нравственно-просветительской родине. Этой духовной связью князя с его городом объясняются все последующие его отношения сначала с отцом, а потом с братом Георгием. Эти отношения нелюбви потом перешли в междоусобицы. Эти междоусобицы можно рассматривать не только как княжеские распри, но и как продолжение той межгородовой земской борьбы, которая впервые проявилась после убийства Андрея Боголюбского как результат всего земского строя Ростово-Суздальской земли. Ростовские бояре были недовольны тем, что вся власть сосредоточилась в руках князя».

Действительно, в своих претензиях на придание статуса первого города княжества именно Ростову Константин мог опереться на поддержку местной элиты. Лимонов так описывал суть конфликта в терминах советской исторической науки: Всеволод «требовал в случае наследования Константином великого княжения при выборе столицы отдать приоритет городу Владимиру и тем самым обеспечить владимирской корпорации феодалов главенствующее место в стране. Но Константин предпочел Ростов и ростовских бояр». Лимонов подчеркивал, что «нельзя думать, что ростовская "старшая" дружина, "Ростовская тысяча", оставила мысль о своей свободе. Наоборот. Совместно с вечем своих городов ростовские и суздальские бояре на протяжении конца XII - начала XIII в. стремились к полной свободе, к политической независимости. Известный гегемонизм Владимира, его центральное положение в стране не только не потушили этих страстных стремлений, а, пожалуй, усилили их».

Поначалу Константин видел именно «старейший» Ростов стольным городом всего княжества, он хотел «взять Владимир к Ростову».

«Князь же великий Всеволод Юрьевич послал за ним второй раз, чтобы пришел к нему; он же не пошел». Старший Всеволодович почти дословно повторил прежнее требование. Всеволод отверг притязания старшего сына — и в первый, и во второй раз.

«И в третий раз послал к нему, чтобы пришел к нему во Владимир; он же не послушал отца своего и не поехал к нему, говоря:

- Пусть даст мне и Владимир к Ростову.

Князь же великий Всеволод не благословил его».

Шаг, на который он решился в этих условиях, был весьма нестандартным и, полагаю, дался нелегко. Всеволод лишил Константина «старейшинства» в братии, передав его следующему сыну - Георгию. «Старейшинство во всей братье Всеволод определенно связывает со столом владимирского княжения, а разногласия с ним Константина - со стремлением этого князя сохранить в своих руках и Ростов, и Владимир, - замечал Пресняков. - И Всеволод не отнял у него Ростова, но передал Владимир - Юрию, а с Владимирским княжением связанное с ним "великокняжеское" старейшинство».

Если покопаться в русской истории, то нечто похожее на прецедент найти, конечно, можно. Так, Святой Равноапостольный креститель Руси князь Владимир Святославич еще до своего крещения лишил старейшинства Изяслава, сына от Рогнеды, выделив ему город в Полоцкой земле. Но на то были веские причины: Рогнеда покушалась на жизнь Владимира, и сам младенец Изяслав по ее наущению поднял на отца меч. Константин же никаких преступных замыслов в отношении отца не вынашивал, инкриминировать ему можно было непослушание отцовской воле.

Прецедент мог состоять, пожалуй, в другом. Тогда Владимир Красное Солнышко принял решение после совета с боярами. И Всеволод Большое Гнездо последовал его примеру, не беря на себя бремя единоличного решения. «Князь великий Всеволод созвал всех бояр своих из городов и из волостей, и епископа Иоанна, и игуменов, и попов, и купцов, и дворян, и всех людей, и дал после себя Владимир сыну своему Юрию, и привел всех к кресту, и целовали все люди крест Юрию. Поручил ему и братьев своих», - говорится в летописи.

Такая нестандартная процедура определения старшинства в роде и такое на редкость представительное собрание во Владимире привлекло повышенное внимание историков.

Забелин назвал это мероприятие «первым земским собором». Пресняков был более острожен в оценках, но обращал внимание на то, что подобное собрание не было первым. «Перечень общественных групп на этом съезде вызывает сомнение потому, что текст дошел до нас в поздней редакции. Но общий смысл известия едва ли должен терпеть от таких сомнений: перед нами явление, сходное с тем съездом, какой был во Владимире после смерти Андрея Боголюбского или при проводах Константина Всеволодовича на новгородское княжение… Такой съезд нужен Всеволоду, чтобы провести то "укрепление с людьми", которое обеспечило бы осуществление его "ряда". Но в Ростово-Суздальской земле это "укрепление" не с вечем стольного города, а со всей землей на съезде "всех бояр с городов и волостей", духовенства с епископом во главе и всей дружины при собрании горожан – купцов и "всех людей".

Назначение особых княжений отдельным сыновьям не противоречило по-прежнему представлению о единстве земли, во главе которой стоит старейшина во всей братьи. За этим старейшиной утвердился в Ростово-Суздальской земле титул "великого князя", и его политическое значение укреплено крестоцелованием "всех бояр" и всей дружины – не одного лишь стольного города». Из этого следует, что крест целовала и ростовская элита.

Пресняков считал «характерной особенностью действий Всеволода стремление укрепить за Юрием старейшинство во всей Ростово-Суздальской земле на "ряде" со всеми влиятельными элементами главных ее городов… Старейшинство во всей земле приобретало новое основание, новую гарантию, независимую от соглашений между братьями».

Советский академик Лев Владимирович Черепнин полагал: «При Всеволоде… возникает новый сословный орган, отдаленно напоминающий будущий земский собор… Акт утверждения наследника в присутствии и с согласия представителей городов и волостей должен был обеспечить единство Владимиро-Суздальской земли после смерти великого князя». Рыбаков соглашался с таким мнением. Он писал, что «возник конфликт по поводу престолонаследия: великий князь хотел оставить княжество по-прежнему под главенством города Владимира, новой столицы, а его старший сын Константин, ученый книжник и друг ростовских бояр, хотел вернуться к старым временам первенства Ростова. Тогда Всеволод созвал нечто вроде земского собора… Этот съезд представителей присягнул второму сыну, Юрию. Однако вокняжиться после смерти отца ему удалось только в 1218 году».

Идею такого раннего «земского собора» поддерживал и Лимонов: «После двукратного отказа Константина приехать к отцу и исполнить его волю Всеволод созвал нечто вроде земского собора… Всеволод собрал собор Владимиро-Суздальской земли. Этот наиболее представительный орган действовал в экстраординарных случаях… Собор не играл роли совещательного органа. Он выступал как законодательный институт, как политический гарант выборов будущего государя. Все это заставляет предположить начало складывания определенных сословно-представительных органов Владимиро-Суздальской земли и возрастание роли дворян, которые из "слуг дворских" превратились в рыцарское сословие». Фроянов писал о собрании 1211 года как о вече: «Правда, то было не рядовое вече, а общеволостное, напоминающее вечевой сход 1175 г., на котором обсуждался вопрос о замещении княжеского стола в Ростово-Суздальской земле, опустевшего со смертью Андрея Боголюбского».

Что бы это ни было – первый земский собор или вече в масштабе Владимиро-Суздальского княжества, - Всеволод Юрьевич нуждался, по сути, лишь в легитимизации уже принятого им решения, которое было далеко не бесспорным. Но в тот момент занемогшему великому князю было важно, чтобы «вся земля» целовала крест его сыну Георгию, после чего нарушить клятву было бы уже сложно.

Сведения о том, что Всеволод озаботился судьбой и остальных своих сыновей, содержатся в единственном источнике — Летописце Переяславля Суздальского, который создавался под десницей Ярослава Всеволодовича. Ему было важно сохранить свидетельство того, что этот Переяславль он получил непосредственно из рук отца. По словам переяславского книжника, еще при жизни Всеволод «раздал волости детям своим: большему, Константину, — Ростов, а потом Юрию - Владимир, а Ярославу - Переяславль, Владимиру - Юрьев; а меньших, Святослава и Иоанна, отдал Юрию на руки».

В том же Летописце приводится и наставление Всеволода Большое Гнездо, адресованное сыновьям, прежде всего Георгию. К нему обращены слова:

«- Ты им будь в отца место, и имей их, как и я имел их.

А потом ко всем сыновьям:

- И не можете ратиться сами между собою, но если на вас восстанет кто от иных князей, то вы, все соединившись, на них будьте. И будет вам Господь помощник и Святая Богородица, и молитва деда вашего Георгия и прадеда Владимира, и потом и я благословлю вас».

Пресняков в связи с этим наставлением замечал: «Характерно тут представление о заветах Владимира Мономаха, Юрия Долгорукого и Всеволода Юрьевича, которым должны руководствоваться потомки; представление об этом долго будет жить и в книжной традиции, и в общественной великорусской мысли: в свое время книжник-летописец, отмечая закрепление великого княжения за Иваном Калитой, вспомнит о нем и запишет, что Иван Данилович получил "княжение великое надо всею русскою землею, яко же и праотец его великий князь Всеволод-Дмитрий Юрьевич"».

Константин узнал об отцовской воле, по-прежнему находясь в Ростове. На «земский собор» он демонстративно не явился и крест Георгию Всеволодовичу, естественно, не целовал. Открыто выступить против отца он не мог, а ярость его была направлена против отцовских «думцев» и против братьев, против Георгия – в первую очередь. Карамзин писал: «Константина любили, уважали; но безмолвствовали пред священною властию отца: сын ослушный казался преступником, и все, исполняя волю Великого Князя, присягнули избранному наследнику. Константин оскорбился, негодовал и, как говорят Летописцы, со гневом воздвиг брови свои на Георгия. Добрые сыны отечества с горестию угадывали следствия».

Действительно, летописец нашел сильные слова: «Константин же, узнав об этом, сдвинул брови, гневаясь на братьев своих, особенно же на Георгия и на всех думцев, которые надумали такое сотворить, и много волнения и смуты было от этого, и многие люди отъезжали в разные места в смятении»

Но в чем была вина Георгия Всеволодовича? Мог ли он ослушаться воли отца и всей земли? Наверное, только уйдя в монастырь. И он наверняка считал справедливым первоначальное решение отца дать ему причитавшийся по старшинству Ростов, с которым наотрез отказывался расставаться Константин. Ситуация для него была безвыходной. «Юрию Всеволодовичу в это время было двадцати три года. Он должен был согласиться с повелением отца. Но теперь отношения Юрия с братом были испорчены. Тот сильно обиделся», - замечает Николай Борисов.

Хотел того Георгий Всеволодович или нет, но декорации для братоубийственной гражданской войны были расставлены. Элиту охватила паника, в воздухе запахло очень серьезными разборками. Они не могли начаться, пока был жив Всеволод Большое Гнездо.

Но вскоре Георгий Всеволодович осиротел.



Собор (или съезд) во Владимире стал последним зафиксированным событием в жизни великого князя Всеволода Юрьевича. Он ушел из жизни «тихо и безмолвно».

В различных летописях можно встретить пять разных дат смерти великого князя – случай беспрецедентный в истории отечественного летописания. Эти даты – 13, 14, 15, 16 и 18 апреля 1212 года. Летописцы Северо-Восточной Руси, как было принято, сопроводили известие о смерти великого князя пышными некрологами. А вот книжники за пределами Владимиро-Суздальской Руси смерть Всеволода Большое Гнездо как будто вообще не заметили. Что удивительно, ведь умер влиятельнейший правитель, от которого зависели судьбы княжеских столов и в Киеве, и в Новгороде, и в Галиче.

«Погребал его с песнями надгробными епископ Иоанн с игуменами, и с черноризцами, и со всем освященным собором града Владимира, и плакали о нем сыновья его плачем великим, и все бояре его, и все мужи его, и вся земля, подвластная ему». Из сыновей присутствовали Георгий, Владимир, Святослав и Иван. Не было ни Константина, видимо, остававшегося в Ростове, ни Ярослава, не успевшего на похороны из Переяславля-Залесского.

Тело великого князя было положено в каменную гробницу, которую он, скорее всего, подготовил для себя при жизни. Место погребения — на северной стороне Успенского собора, в приделе Благовещения Пресвятой Богородицы, напротив каменной гробницы Андрея Боголюбского. Сейчас саркофаг Всеволода Юрьевича находится в алтарной части собора, в Андреевском приделе, потому не доступен для посетителей храма.

Прощальные церемонии прошли быстро, словно сыновья князя торопились предать тело земле, чтобы поскорее приступить к исполнению своих новых обязанностей, исполнив отцовскую волю, и не допустить смуты.

Вторая супруга Всеволода Юрьевича, как установил Макарихин, вскоре постриглась и ушла в Успенский монастырь.