Ответы на многие - не все - спорные вопросы об основании и ранней истории Городца дала археология. Разведочные археологические работы в Городце впервые начались уже после того, как он отметил 800-летие, - в 1954 году под руководством преподавателя Горьковского государственного педагогического института, почетного гражданина Нижнего Новгорода Игоря Александровича Кирьянова. Более детальные исследования были проведены в 1960 и 1962 годах под руководством Медведева. С 1978 года эти работы возглавляла Татьяна Гусева.

Главные выводы многолетних археологических раскопок можно суммировать так.

Медведев полагал, что первоначально была поставлена небольшая деревянная крепость, которая позднее сгорела, а на ее месте через некоторое время возникли вал и ров детинца. Этой версии, как видим, придерживается и Селезнев. Гусева, основательно раскопавшая Городец, эту версию опровергла: «Следы древней крепости не были обнаружены нигде». Городец возник на пустом месте, крепостные стены стоят на материке. Следов более ранних поселений на его территории не найдено. Самые ранние находки в Городце датируются XII веком, но никакие современные методы анализа не позволяют сказать, идет ли речь о 1150-х или 1160-х годах. Древнейший культурный слой толщиной в 10-20 см датируется второй половиной XII – первой третью XIII веков. Его перекрывает 1-3-сантиметровая прослойка угля - результат пожарищ времен татаро-монгольского нашествия.

Городец сразу возводился по сложному архитектурному проекту. По своей планировке он относился к числу полукруглых крепостей, примыкавших к естественному оборонительному рубежу, в нашем случае - к обрывистому берегу Волги. Подобная планировка весьма характерна для русских крепостей XI-XII веков. В нее входили укрепленное ядро – детинец и окольный город. Городские укрепления состояли из дерево-земляных валов, которые имели форму двух концентрических дуг, концы которых обращены к Волге, а изгибы – к востоку. Каждая из дуг с внешней стороны была защищена рвом. Строились все оборонительные сооружения одновременно.

Площадь посада (окольного города) вокруг детинца уже во второй половине XII века составляла около 60-80 гектаров. Эта территория была полностью заселена. Длина окружавшего посад вала - 2100 метров. У Кучкина читаем: «Возвышение города отразилось в значительной площади укрепленной территории (около 80 га, то есть больше, чем в Рязани и Переяславле) и мощности оборонительных сооружений (абсолютная высота валов окольного города составляла от 11,5 до 13 м, что сопоставимо с мощностью валов Владимира и Рязани). Современную ей Москву крепость по размеру превосходила многократно».

Валы детинца являлись сложными инженерными сооружениями и имели мощные и разветвленные внутренние конструкции. Длина вала составляла 550 метров, ширина основания вала - 22 метра, высота - до 7 метров. Детинец находился между современными улицами Гагарина и Свердлова, на крутом берегу Волги. С севера и с юга его защищали два глубоких оврага. Установить первоначальную площадь детинца вряд ли уже удастся из-за неоднократных оползней волжского берега в последние 850 с лишним лет. В настоящее время выявленная площадь детинца - около 3,5 гектаров.

При раскопках на детинце и посаде еще Медведев обнаружил древнейшие жилища людей - землянки, углубленные в материк до 1,5 м. По мнению археолога, конструкция жилищ имела южнорусский характер. По углам ставились четыре столба, на которые опирались деревянные стены и кровля. Глинобитная печь находилась за пределами землянки, куда выходило лишь устье печи. Большинство землянок, сооруженных во второй половине XII века, погибло от пожара, очевидно, в 1238 году.

Под руководством Гусевой был исследован значительный участок средневековой улицы, соединявшей южные ворота укреплений посада с детинцем в районе современной улицы Пржевальского. «Жилые и хозяйственные постройки отдельных усадеб располагались вдоль улиц, за заборами и частоколами. Жилища, типичные для лесной полосы европейской части России, представляли собой однокамерные избы размерами не более 4х4 м, рубленные в обло из сосновых бревен с глиняной обмазкой снаружи. Один из углов дома (чаще северо-западный) занимала печь, сложенная из камней и обмазанная глиной».

Гусева подчеркивает, что «находки, связанные с торговлей (гирьки, монеты, товарные пломбы, предметы импорта), следы различных ремесленных производств (гончарного, кузнечного, косторезного, ювелирного и др.), остатки ремесленных мастерских, наличие уличной планировки и усадебной застройки служат бесспорным подтверждением городского облика Городца». Материальная культура сходна с другими сложившимися городами Владимиро-Суздальской Руси. «Археологические находки позволяют утверждать, что древний Городец являлся крупным торговым и ремесленным центром региона. Находки привозных предметов свидетельствуют о торговых связях с Прибалтикой, Средней Азией, Закавказьем, - подчеркивает Кучкин. - Обнаруженные следы производственной деятельности (полуфабрикаты и бракованные изделия) доказывают существование ремесел – железоделательного, ювелирного, косторезного, камнерезного, гончарного и других».

Окрестности Городца не были заселены к моменту его основания. Средневековые поселения (свыше сорока), которые археологи нашли в округе, представлены только древнерусскими селищами, и все они датируются временем не раньше XII века. Это свидетельствует о том, что сельскохозяйственная округа стала заселяться лишь после строительства Городца.

Характер и масштабы укреплений Городца не оставляют сомнений в том, что он строился не как сторожевая крепость, а изначально как военно-административный княжеский центр. Об этом, считает Гусева, говорят и находки княжеских вислых печатей в Городце. Его стены закрепляли власть владимиро-суздальских князей над территорией, занятой в результате военных операций против Волжской Булгарии. Обустройство Городца как «княжеского центра и формирование городской округи как судебно-податной территории протекало одновременно и было взаимообусловлено».^.

Первое достоверное упоминание Городца-на-Волге, напомню, приводит Лаврентьевская летопись в статье под 6680 (1171) годом: «Бывшю же князю Мстиславу на Городьци, совокупльшюся [со] братома своима, с Муромьскым и с Рязанскым, на усть Окы…» Соединение с рязанскими и муромскими дружинами «на усть Окы» и направление похода («на Болгары») доказывают, что имеется в виду нужный нам Городец. В правильности известия Лаврентьевской летописи нет оснований сомневаться, эти же сведения содержатся в Радзивилловской, Ипатьевской, Воскресенской летописях.

«Из походов, деланных в XII столетии владетелями Низовской земли на болгар, замечательнее всех, по отношениям своим к истории Нижнего Новгорода, был поход Мстислава Андреевича зимой 1171 года», - замечал Храмцовский. Правда, время похода определяется по-разному: февраль-март 1171 года или, что менее вероятно, 1172-го (Карпов), зимой 1171/72 годов (Кучкин), в 1173 году (Рыбаков).

Цели похода не вполне ясны. Может, булгары нарушили неизвестные нам договоренности, заключенные с Андреем после предыдущей кампании, может, напали на русские земли, а может, русские князья просто решили обогатиться в стране торговой, как говорил Карамзин (за добычу чаще всего и велись войны в Средние века).

Возглавить операцию было поручено сыну Андрея Боголюбского Мстиславу, воеводой к нему отец приставил Бориса Жидиславича. Из контекста Лаврентьевской летописи понятно, что Мстислав не княжил в Городце, а находился здесь в связи с организацией военного похода на булгар. Его операция - действия князя-«подручника» при великом князе. Нет ни слова о том, что Андрей Юрьевич «дал» сыну Городец или что Мстислав «сидел» на Городце. То есть Городец-на-Волге не был центром самостоятельного княжения и «своего» князя не имел, находясь под прямым управлением великого князя Владимирского.

Андрей пригласил присоединиться рязанского и муромского князей, но те ограничились тем, что направили ему на помощь своих сыновей. Местом сбора дружин был определен Городец, уже точно к тому времени построенный. Рыбаков шел еще дальше, предполагая, что под «Городцом» в летописном свидетельстве имелся в виду уже Нижний Новгород. Во всяком случае, я не могу иначе понять его утверждение: «В "Городце" на Волге в устье Оки (Нижний Новгород, современный г. Горький) был назначен сбор всем дружинам». Полагаю, академик Рыбаков в этом вопросе забегал вперед.

«В Городец… и прибыл Мстислав Андреевич с частью войска – прежде всего с собственной дружиной и воеводой Борисом, - описывает подготовку к походу Алексей Карпов. - Затем они продвинулись к устью Оки – туда, где впоследствии будет выстроен Нижний Новгород. Впрочем, мы не знаем точно, на каком берегу Оки – левом или правом – остановился князь, равно как не знаем, имело ли какие-либо укрепления место его стоянки или же он расположился в неукрепленном временном поселении. Здесь князь и соединился со своими "братьями" - младшими князьями из Мурома и Рязани… Тут-то и выяснилось, что особого желания воевать не было ни у ростовской, ни у суздальской рати, ни у рязанских и муромских полков. Летописец объясняет это тем, что поход был "не люб" людям, "зане непогодье есть зиме воевати болгар"».

Подхода основных сил ждали две недели, но так и не дождались. Рыбаков увидел в этом факте проявление уже начавшегося саботажа боярами политики Андрея Боголюбского. «Две недели князья безуспешно ожидали своих бояр: путь им был "не люб", и они, не высказывая прямого неповиновения, нашли хитроумный способ уклониться от нежелательного похода – они "идучи не идяху"… Суздальские бояре сами освободили себя от военной службы, придумав способ идучи не идти».

Не дождавшись подхода основных войск, молодые князья решили ударить по булгарам силами «передней дружины». Ничего не подозревавшие булгары были застигнуты врасплох. Неожиданным ударом русские захватили шесть булгарских сел и неназванный город. Однако успех был локальным.

Булгары быстро пришли в себя и бросили против Мстислава 6-тысячное войско. Теперь уже русским князьям пришлось уносить ноги от погони, которая отставала всего на 20 верст. Мстислав «с малою дружиною» и пленными успел переправиться через Оку. Преследовать их дальше булгары не стали.

На основании описанных событий Кучкин делает важный вывод о масштабах проникновения и степени контроля русских над нижегородскими землями. «Территория, где находились эти шесть сел и город, была расположена недалеко от устья Оки. Земли по обоим берегам Волги выше устья Оки в рассматриваемое время были владимирскими или по крайней мере под контролем владимирского князя. Мстислав шел на соединение с союзниками от Городца… Сын Боголюбского беспрепятственно достиг места слияния Волги с Окой. Следовательно, булгарских владений севернее р. Оки не было. Не было их и выше по Оке, откуда подошли муромская и рязанская рати. Очевидно, русские князья воевали земли по р. Волге ниже впадения в нее р. Оки. Сколь далеко были расположены эти земли от слияния Оки с Волгой, сказать трудно. Существует мнение, что границы Булгарского государства проходили где-то по р. Суре, а на месте будущего Нижнего Новгорода располагался булгарский торговый центр. Однако данных, подтверждающих такое мнение, нет. Согласно известию 1171/72 г., булгары не знали о готовившемся на них походе. Из этого можно заключить, что территория, примыкавшая на довольно значительном пространстве к устью Оки, в XII в. была подвластна не им. Русские же князья зимой 1171/72 г. воевали земли, контролируемые Волжской Булгарией».

Кучкин обращал внимание еще на один момент: «Мстислав, находившийся в Городце, соединился с муромским и рязанским князьями на устье р. Оки "и ждаша дружины 2 недели и не дождавше ехаша с переднею дружиною". Процитированное место приводится иногда как доказательство существования в последней трети XII в. поселения на месте будущего Нижнего Новгорода. Действительно, ждать зимой две недели подхода дружины можно было или в военном лагере, или в каком-то населенном пункте. Но при этом вполне возможно, что полки русских князей ожидали прибытия дополнительных сил не на правом берегу р. Оки, где впоследствии был основан Нижний, а на ее левом берегу».

К схожим выводам приходил, анализируя летописные свидетельства о походе Мстислава Андреевича, и Филатов: «Сообщение весьма важно для истории освоения русскими района междуречья Оки и Волги. Во-первых, назван уже существующим Городец, где собирал свою дружину к походу на Булгар Мстислав, сын Андрея Боголюбского. Во-вторых, фиксируется его ожидание на устье Оки зимой, в течение двух недель подхода муромского и рязанского полков, что было возможно лишь при условии наличия здесь надежного зимнего становища с теплым жильем (городища). В-третьих, несмотря на малочисленность дружины Мстислава и трудности зимнего похода, а также отпуск значительной части воинов с полоном в русские земли, 6000 преследовавших его булгар, узнав о достижении владимирской ратью устья Оки, даже не рискнули напасть на поредевшую дружину Мстислава и повернули вспять. Это может быть объяснено лишь наличием при слиянии Оки с Волгой достаточно мощного, подготовленного к длительной обороне, русского городища, называемого в позднейших летописях и актах "старым городком"».

Надо сказать, что аргумент о невозможности находиться две недели зимой вне населенного пункта может звучать убедительно для современного историка. Но явно не для средневекового воина. Если следовать этой логике, то территория всей Евразии до Тихого океана должна была быть плотно покрыта населенными пунктами, коль скоро по ней постоянно перемещались и останавливались войска кочевников, тех же монголо-татар. Да и русским воинам было не привыкать жить зимой в полевых лагерях. И, конечно, нет никаких свидетельств наличия уже тогда на месте Нижнего Новгорода «русского городища» или «старого городка».

Храмцовский поведал и легенду, связанную с описанным походом и имеющую отношение к преданиям об основании Нижнего Новгорода: «Полагают, что город, разорённый Борисом, находился на месте нынешнего Нижнего Новгорода. Существует также легенда, относящаяся к походу Мстислава, разорению мордовского сельбища на месте нынешнего Нижнего и построению русского городка.

"Мордвин Абрам, или Ибрагим, вышедший из-за реки Кудьмы, поселился при впадении Оки в Волгу, на Дятловых горах, покрытых тогда дремучим лесом. У него было четырнадцать сыновей и три дочери; для них построил он семнадцать домов на том самом месте, где ныне находится дом нижегородских архиереев.

Колония эта названа была Абрамовым, или Ибрагимовым городком, а сам Ибрагим будто бы был выбран от всех мордовских племен чем-то вроде правителя.

Когда Абрам заслышал о движении войск суздальских, муромских и рязанских, то принялся укреплять свой городок, в котором всех жителей было до пятисот человек, и обнес его тыном, валами и рвами. Укрепление это обхватывало с севера к югу все пространство от Коровьего взвоза, или нынешних домов купцов Коптева и Везломцева (находящихся невдалеке от Английского сада), до нынешнего Лыковского съезда, а с востока на запад — от Ковалихинского ручья до реки Почайны.

В этом укреплении Абрам устроил двое ворот: одни с южной стороны вала, широкие, с дубовыми створами, которые завалил землей, другие тайные, на севере, у самого Коровьего взвоза; а где должно было проходить воинство княжеское, поставил караулы.

Мстислав явился под Абрамовым городком с четырнадцатью тысячами воинов и, не хотя проливать напрасно крови, а желая только покорности мордвы и приобретения земель их, вступил с Абрамом в переговоры, предлагая ему удалиться с Дятловых гор и признать над племенами мордовскими владычество князя суздальского.

Абрам отвечал, что как он не прирождённый владыка народа мордовского, а только выбранный правитель, то не может принять на себя никаких условий без согласия всего народа, почему и просил дать ему четыре года для сношений со всеми племенами мордовскими.

Мстислав дал ему срок для объявления решительного ответа вместо четырех лет — четыре дня.

Хитрый старик сумел воспользоваться и этим коротким временем: через тайные ворота свои он немедленно послал гонцов в ближайшие мордовские сельбища, требуя скорейшей помощи.

В две следующие за тем ночи вошло в укрепление, через те же тайные ворота, более 5000 человек мордвы, и прежде истечения срока, данного Мстиславом для ответа, Абрам велел открыть южные ворота и внезапно ударить на войска великокняжеские.

Но и эта отчаянная решимость не принесла мордве никакой пользы: Абрам пал в битве со всеми своими сподвижниками, городок был разграблен и сожжен, и оставшиеся в нем жители перебиты.

Мстислав здесь оставил тысячу человек конных ратников, заповедав им жить около Абрамова городища, а отнюдь не в самом городище; а почему так приказал, легенда не объясняет.

Между тем мордва, узнав о погибели Абрама и его сподвижников, взволновалась и замыслила мщение: суздальцы, поселившиеся у Абрамова городища, были обречены ею на смерть; шесть тысяч человек мордвы двинулись на них с тем, чтобы сделать внезапное нападение.

Но суздальцы, жившие уже у Абрамова городища около года, имели также и друзей между ближайшей мордвой, и эти друзья, изменив своим единоплеменникам, уведомили суздальцев о предстоящей опасности.

Воины княжеские, видя, что одна отчаянная храбрость может спасти их от гибели, решились предупредить мордву, сели на коней и бросились навстречу неприятелю вшестеро сильнейшему.

Верстах в десяти от Нижнего, на нынешнем рязанском тракте, около того места, где ныне стоит деревня Новая, они, встретя пешую мордву, ударили на нее и пробились через смятенные массы неприятеля без потери, и поскакали Березопольем к Боголюбову.

Мордва преследовала их далеко, но будучи плохо вооружена и без коней, не посмела напасть на них".

Эта легенда, как почти и все легенды, далеко расходится с историческими данными в подробностях, но в основании своем она не противоречит летописцам и историкам и подтверждает, что на месте нынешнего Нижнего Новгорода был город, или большое сельбище туземцев, который, по всей вероятности, подвергся опустошению в 1171 году, как лежавший на самом пути войск княжеских, ходивших до устья Камы».

Легенда, возможно, красивая. Как и предположение о том, что Нижний Новгород уже существовал при Андрее Боголюбском. Но, как увидим в главе, относящейся непосредственно к основанию Нижнего, эти легенды и версии «далеко расходятся с историческими данными». Но бесспорно, что уже к началу 1170-х годов место впадения Оки в Волгу уже плотно контролировалось Владимиро-Суздальским княжеством или уж точно находилось в его зоне влияния.

И был Городец, который имел большое стратегическое значение для всей Древней Руси как важнейший оплот на ее самых восточных рубежах. Кучкин, которого не смущало добавление «Радилов», отмечал: «Городец Радилов не только в конце XII в., но и в начале XIII в. оставался главным опорным пунктом владимирских князей в Среднем Поволжье. Одновременно он служил центром, из которого русское население осваивало местный край. Отсюда двигался поток поселенцев вниз по Волге до устья Суры, а затем вверх по Суре, что можно проследить на материалах ХІV - начала XV вв. Из Городца шла поселенческая волна и в противоположном направлении: вверх по Волге и далее по р. Унже».

Проводя активную восточную политику, Андрей Боголюбский отнюдь не забывал и о южной. Обретя в 1167 году старшинство среди Рюриковичей и формальное право на киевский престол, Андрей взял титул великого князя всей Руси и организовал поход 11-ти князей во главе суздальских, черниговских, смоленских, полоцко-минских и других полков на Киев. Ему удалось одолеть своего соперника и двоюродного племянника – Мстислава Изяславича. В 1169 году Киев был в руках Андрея Боголюбского.

Северяне в полной мере взяли реванш за 1157 год, когда после смерти Юрия Долгорукого последовала резня суздальцев. Соловьев замечал: «В первый раз Киев был взят вооруженной рукою при всеобщем сопротивлении жителей и в первый раз мать городов русских должна была подвергнуться участи города, взятого на щит; два дня победители грабили город, не было никому и ничему помилования…»

С картиной полного разгрома Киева не соглашался Рыбаков: «Киевский летописец, бывший свидетелем трехдневного грабежа города победителями, так красочно описал это событие, что создал представление о какой-то катастрофе. На самом деле Киев продолжал жить полнокровной жизнью столицы богатого княжества и после 1169 года. Здесь строились церкви, писалась общерусская летопись, создавалось "Слово о полку…", несовместимое с понятием об упадке».

Андрей Боголюбский вновь поступил предельно оригинально. Взяв Киев, он не стал там править, оставив на княжении своего брата Глеба, чем немало удивил современников и заставил историков писать о новой странице в русской истории. Как замечал Георгий Владимирович Вернадский, «Андрей – первый из князей, игравших первенствующую роль в Русской земле и оставивших Киев в пренебрежении».

Карамзин утверждал: «Андрей отдал Киев брату своему Глебу; но сей город навсегда утратил право называться столицею отечества, Глеб и преемники его уже зависели от Андрея, который с того времени сделался истинным Великим князем России; и таким образом город Владимир, новый и еще бедный в сравнении с древнею столицею, заступил ее место, обязанный своею знаменитостию нелюбви Андреевой к южной России». Соловьев продолжал: «Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей… Нашелся князь, которому не полюбилось киевское княжение, который предпочел славному и богатому Киеву бедный, едва только начинавший отстраиваться город на севере – Владимир-Клязьминский».

Более того, в первой половине 1070-х годов в Северо-Восточной Руси киевским митрополитом Георгием учреждается епископия с кафедрой в Ростове, которая будет сохранять полноту церковной власти во Владимиро-Суздальской земле до вокняжения Георгия Всеволодовича.

Это действительно породило ситуацию, которая могла привести в перспективе к переносу столицы из Киева во Владимир. Однако здесь Карамзин и Соловьев сильно забегали вперед, столичный статус Киева если и был поколеблен, то очень ненадолго. Вскоре после смерти Глеба Юрьевича в 1171 году из повиновения Андрею Боголюбскому вышли сыновья Ростислава Смоленского. Старший из них – Роман – и занял киевский стол.

Андрей Боголюбский, уверенный в том, что Глеб умер не своей смертью, потребовал выдать тех, кто его «уморил». Он также настаивал, чтобы Ростиславичи покинули не только Киев, но и ближайшие к нему княжеские столы. Сам Киев Андрей полагал отдать своему следующему по старшинству брату Михалку, княжившему в Торческе.

Роман Ростиславич счел за благо подчиниться воле Андрея и уйти в Смоленск. Но его младшие братья – Давид, Рюрик и Мстислав – покидать свои города на юге не стали. А Михалко не решился занять киевский стол и, вопреки воле Андрея Боголюбского, остался в Торческе, отправив в Киев вместо себя восемнадцатилетнего брата Всеволода. Так отец основателя Нижнего Новгорода между 19 и 25 февраля 1173 года стал киевским князем. Но правление Всеволода Юрьевича в «матери городов русских» продлилось неполных пять недель. Младшие Ростиславичи подчиниться отказались: они признавали крестное целование самому Андрею Боголюбскому, но не права его младших братьев. Рюрик, Давид и Мстислав со своими отрядами неожиданно ночью ворвались в Киев и арестовали Всеволода (его выкупит Михалко). Киев в тот же день был отдан Рюрику Ростиславичу.

«Исполнився высокоумья, разгордевся велми», Андрей Боголюбский начал подготовку к войне, чтобы привести южнорусских князей к повиновению, и отправил к братьям послом мечника Михну. Последовало неслыханное оскорбление Андрея: Михне обрили голову и бороду и в таком совершенно непотребном по тогдашним понятиям виде отослали обратно. По сути, это означало объявление войны. Когда Андрей увидел бритого боярина, то «бысть образ лица его попустнел» и он «погуби смысл свой невоздержанием, располевся гневом». То бишь сильно ругался. Было собрано 50-тысячное войско Северо-Востока, которое в августе 1173 года выступило в поход.

Киевляне безропотно открыли ворота перед воинством Боголюбского, которое вел его малолетний сын Юрий, не желая еще одного погрома. Но князья Ростиславичи со своими воинами заняли соседние с Киевом хорошо укрепленные и готовые к осаде крепости. Все кончилось двухмесячной безрезультатной осадой Вышгорода. На девятой неделе осады к Киеву подступил тоже претендовавший на него князь Ярослав Изяславич Луцкий «со всей Волынской землею», и собранное Боголюбским войско позорно бежало. «И тако возвратишася вся сила Андрея князя Суждальского… пришли бо бяху высокомысляще, а смиренние отъидоша в домы своя».

Свое влияние на юге Андрей растерял навсегда. Карпов подмечал: «Примечательно, что его младшие братья и племянники – и Михалко со Всеволодом, и Мстислав с Ярополком Ростиславичи – при описании последующих событий окажутся в Чернигове, у князя Святослава Всеволодовича, а не в своих городах на Юге, которых они, по-видимому, лишились». В Киеве сел на престол Ярослав Изяславич.