Земские соборы первым стал собирать Иван Грозный. Их роль была огромна в решении всех вопросов жизни страны, войны и мира.

Авторитетный американский политолог Фрэнсис Фукуяма усматривает в земских соборах прямую аналогию с французскими Генеральными штатами или испанскими кортесами. Но было и существенное отличие от западноевропейских аналогов. «Хотя Собору было отказано в праве выбора министерства, но он пользовался правом гораздо более важным – правом избрания царя. В этом отношении ему не приходилось завидовать ни английскому парламенту, ни французским Генеральным штатам», - приходил к заключению выдающийся русский правовед Максим Максимович Ковалевский.

Работа Земского собора 1613 года восхитила Карамзина: «Никогда народ не действовал торжественнее и свободнее, никогда не имел побуждений святейших». Действительно, именно этот Собор сделал возможным выход из Смуты.

Выборные люди съехались в Москву в январе. «Из Москвы просили города прислать для царского выбора людей "лучших, крепких и разумных". Города, между прочим, должны были подумать не только об избрании царя, но и том, как "строить" государство и как вести дело до избрания, и об этом дать выборным "договоры", т.е. инструкции, которыми те должны были руководствоваться», - писал Платонов.

В Соборе приняли участие выборные почти от всех городов и краев России, включая сибирские и еще находившиеся под польской и шведской оккупацией. Собор составили духовные власти, придворные чины, московские дворяне, выборные и уполномоченные от городов: духовные лица, дворяне, казаки, посадские и уездные люди, отобранные местным обществом без различия звания и сословий. Русский историк Иван Дмитриевич Беляев обращал внимание на то, что «на Земский собор 1613 года выборные избирались не по сословиям, а по тому, кому верит местное общество, кого уполномочивает своим избранием; и выборные являлись на Собор представителями не того или другого сословия, а целого местного общества, - целый Земский собор был представителем всей Русской земли без различия сословий, а следовательно, и имел в виду интересы всей Русской земли и уже по самому составу своему не мог иметь других интересов».

Этот Земский собор считается самым многолюдным в истории России. По оценке Платонова, в его работе, которая проходила в Успенском соборе, самом вместительном сооружении столицы, приняло участие не менее 700 человек, тогда как Годунова избирали 476.

Как быстро выяснится, это было поистине народное собрание. «Смута создала условия, которые дали выборному элементу решительное численное преобладание над должностным и тем сообщили Земскому собору характер настоящего представительного собрания… Слова, малознакомые прежде, - совет всей земли, общий земский совет, всенародное собрание, крепкая дума миром – стали ходячим выражением новых понятий, овладевших умами», - подчеркивал Ключевский.

Помимо Кузьмы Минина на Соборе заседали и другие нижегородцы: «Спасский протопоп Савва Евфимьев, Предтечевский поп Герасим, Мироносицкий поп Марко, Никольский поп Богдан, дворянин Григорий Измайлов, дьяк Василий Сомов, таможенный голова Борис Панкратов, кабацкий голова Оникий Васильев, посадские люди: Феодор Марков, Софрон Васильев, Иаков Шеин, Третьяк Андреев, Еким Патокин, Богдан Мурзин, Богдан Кожевник, Третьяк Ульянов, Мирослав Степанов, Алексей Маслухин, Иоанн Бабурин».

Условия для проживания выборных, не имевших своих имений в Москве, были не самые комфортные. «Пищу, жилье и даже дрова трудно было отыскать в призрачном городе, занятом большей частью заиндевелыми печищами да заснеженными пустырями, на окраинах которых робко теснились свежие дома-скорострои. Закопченные церкви вздымали к небу скорбные пальцы колоколен, печально плыл над развалинами звон, утративший прежнюю мощь».

Ход работы этого Земского собора опровергает распространенное мнение, что все решения на соборах в России были заранее предопределены аристократической верхушкой, которой удавалось их навязывать послушным провинциалам. Это было совсем не так.

С первых же дней предвыборные страсти накалились до предела. Делегаты разбились на множество групп, каждая из которых имела свое предпочтение. «Много было волнения всяким людям, каждый хотел по своей мысли делать, каждый про своего говорил», - замечал очевидец.

Лишь в одном участники Собора были уверенно едины: «А без государя Московское государство ничем не строится и воровскими заводы на многие части разделяется и воровство многое множится. А без государя никоторыми делы строить и промышлять и людьми Божиими всеми православными християны печися некому».

Но кому отдать предпочтение? Явного фаворита в первые дни заседаний Собора не было.

Судя по всему, князь Федор Мстиславский и другие лидеры Семибоярщины собирались повторить интригу, к которой прибегли после низложения Василий Шуйского в 1610 году. Тогда они убедили Земский собор не выбирать на трон никого из русских и тем самым выбили из борьбы фаворитов избирательной кампании - Романовых и Голицыных. Теперь вновь со стороны природных бояр, чувствовавших слабость своих позиций, зазвучали имена польского и шведского королевичей.

За окончательно дискредитировавшую себя польскую династию стояли единицы. Члены Боярской думы и многие помещики высказывались за избрание на царство шведского принца Карла Филиппа. Похоже, и Пожарский был не против этой кандидатуры, ранее одобренной в тактических целях Вторым ополчением. Но шведы уже успели оставить по себе самую дурную славу в Новгороде и его окрестностях. К тому же московская аристократия довольно снисходительно относилась к «молодому», по русским меркам, шведскому королевскому дому. Иван Грозный в свое время вообще называл его «мужичьим».

В ответ на продвижение иностранцев на Соборе поднялась буря возмущения против Семибоярщины, и без того порицаемой за сотрудничество с интервентами, чем не преминули воспользоваться Пожарский, Минин и Трубецкой.

Еще в ноябре 1612 года они обратились к городам с запросом, пускать ли в Думу и на Собор Мстиславского с коллегами. Теперь же прозвучал ответ. «О том вся земля волновалася на них, - записал московский летописец, - чтобы им в думе не быть с Трубецким да с Пожарским». Опираясь на волю большинства соборных представителей, Пожарский, Минин и Трубецкой обязали бывших членов Семибоярщины покинуть Москву. При этом, правда, руководители Собора объявили, что бояре просто разъехались на богомолье.

И уже в отсутствие наиболее именитых аристократов Земский собор решил не принимать на трон ни польского, ни шведского королевичей, ни служилых татарских царевичей, ни других «иноземцев». То был первый шаг к принятию согласованного решения.

Из российских кандидатов первым отпал царевич Иван, коломенский «воренок», за которым стояло войско Заруцкого. Вместе с Мариной Мнишек и ее сыном атаман появился под стенами Рязани и попытался захватить ее для Ивана Дмитриевича. Однако рязанский воевода Михаил Бутурлин вышел навстречу и обратил Заруцкого в бегство. Города на Соборе практически сразу выразили свое отрицательное отношение к кандидатуре «воренка», и агитация за него стала стихать сама собой.

Царь должен быть настоящий, по крови и по Божественной воле. Все остальные варианты были отвергнуты как несущие неминуемое зло. В первых грамотах, которые рассылались от имени Земского собора, уже говорилось: «И мы, со всего собору и всяких чинов выборные люди, о государьском обиранье многое время говорили и мыслили, чтобы литовсково и свейсково короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не християньской веры греческого закона на Владимирьское и на Московское государство не обирати и Маринки и сына ее на государство не хотети, потому что польсково и немецково короля видели к себе неправду и крестное преступление и мирное нарушение, как литовский король Московское государство разорил, а свейский король Великий Новъгород взял обманом за крестным же целованьем. А обирати на Владимирское и на Московское государство и на все великие государства Российсково царствия государя из московских родов, ково Бог даст».

Но выбрать и своего природного русского государя оказалось непросто. На корону претендовали многие российские знатные фамилии.

Первый боярин Думы князь Мстиславский предельно скомпрометировал себя сотрудничеством с поляками. Василий Голицын и Филарет Романов, сильные претенденты еще предшествовавших кампаний, были в польском плену и в избирательной борьбе не участвовали.

Казаки, составлявшие значительную часть делегатов, предлагали кандидатуры знакомых им по Тушину и Первому ополчению князя Дмитрия Трубецкого, князя Дмитрия Черкасского, отсутствовавшего Филарета Романова. Дворяне из рядов земского ополчения тоже были не прочь видеть на троне кого-то из земских воевод – тех же Трубецкого или Черкасского.

Трубецкой, занимавший формально первый пост в земском триумвирате, выступал как один из фаворитов. И он в полной мере использовал свое служебное положение в борьбе за престол. Именно на Земском соборе и от его имени в январе состоялся торжественный акт передачи князю в наследственное владение Важской земли. Жалованная грамота была вручена Трубецкому в Успенском соборе, причем в ней особенно отмечалось, что прежде Вага была пожалована царем Федором Иоанновичем Борису Годунову, затем Василием Шуйским - своему брату Дмитрию Шуйскому. Подчеркивалась особая роль князя Трубецкого как главного организатора и военачальника земского движения, верховного правителя страны, помощником и продолжателем дела которого изображался Пожарский. Заметим, под грамотой была подпись Пожарского, но не Минина. Трубецкой в результате этого пожалования стал крупнейшим землевладельцем в России. И он не жалел сил и средств, чтобы обеспечить себе поддержку Собора.

Однако, полагаю, именно стяжательство, наряду с неоднозначным тушинским прошлым, похоронили шансы Трубецкого. «Оскудевшие земские дворяне и казаки не простили своему командиру ни попустительства в отношении предателей, ни страсти к обогащению, - замечал Скрынников. - Они не желали видеть его на троне». Категорически против Трубецкого, пожалованного в бояре Лжедмитрием II, были настроены и старшие бояре. С их стороны – и не только – резко звучали голоса, что Дмитрий Трубецкой попросту не способен править государством.

А как же князь Дмитрий Пожарский? Забелин писал: «Нельзя совсем отрицать, что Пожарский вовсе был чужд мысли о выборе на царство и его, наряду с другими кандидатами. В его положении, как уже избранного всеми чинами воеводы земского ополчения, это было как нельзя более естественно и даже соблазнительно. Но пред всенародным множеством, по своему характеру, он конечно относился к этому делу кротко и скромно, точно так, как относился и к совершившемуся своему избранию в воеводы».

Против Пожарского позднее выдвинут обвинения, будто он истратил двадцать тысяч рублей, «докупаясь государства». Современники и историки сходятся в том, что это было ложью. Князь Дмитрий весьма реалистично оценивал свои возможности, да и казна его была пуста (в отличие от кошельков многих аристократов, которые готовы были серьезно вложиться в избрание, уверенные в том, что победа покроет любые расходы). Некоторые претенденты, отметил летописец, подкупали делегатов, «дающе и обещающе многие дары». Володихин прав: «у Пожарского имелось меньше всего шансов на избрание среди всех кандидатов. Он им всем заметно уступал в знатности».

Как же выглядел список наиболее сильных кандидатов? Читаем в «Повести о Земском соборе»: «Князи ж и боляра московские мысляще на Россию царя из вельмож боярских и изобравше седмь вельмож боярских: первый князь Феодор Ивановичь Мстиславской, второй князь Иван Михайловичь Воротынской, третей князь Дмитрей Тимофеевичь Трубецкой, четвертой Иван Никитин Романов, пятый князь Иван Борисовичь Черкаской, шестый Федор Ивановичь Шереметев, седьмый князь Дмитрей Михайловичь Пожарской, осьмый причитается князь Петр Ивановичь Пронской, но да ис тех по Божии воли да хто будет царь и да жеребеют…» То есть, рассматривался вариант избрания из списка по жребию (причем в этом списке Михаила Романова не было вовсе). Так делалось при избрании патриарха: считалось, что перст Господа должен сам указать на наиболее достойного из трех кандидатов на руководство паствой.

Другие источники называют имена князя Черкасского, князя Ивана Васильевича Голицына (брата Василия Васильевича), князя Ивана Ивановича Шуйского, томившегося в польском плену.

Ну а что же тот, кого в итоге изберут на царство? Шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов поначалу не выглядел фаворитом Собора. Не мог он быть и первым выбором для Пожарского и его ополчения. Хотя бы потому, что Михаила Федоровича изначально выдвигала партия с весьма неоднозначной для ополченцев репутацией. Среди московского боярства его сторонниками были: открытый союзник поляков Иван Романов, Борис Салтыков (племянник предателя Михаила Салтыкова), член Семибоярщины Федор Иванович Шереметев, давний недруг Пожарского князь Борис Лыков.

По родовитости Михаил Федорович уступал многим другим кандидатам. Он был связан с царями-Рюриковичами, но не кровно. Сестра его деда Никиты Романовича, Анастасия Романовна, была первой женой Ивана IV. То есть, его отец – Федор Никитич – приходился двоюродным братом царю Федору Иоанновичу. Правда, бабушкой Михаила была Евдокия Александровна Горбатова-Шуйская. Князья Горбатовы-Шуйские - высокородные Рюриковичи, потомки великих князей из нижегородско-суздальского дома. Так что по бабушке Михаил Романов имел очень серьезные и престижные нижегородские корни. Но все же к истинным царствовавшим Рюриковичам Романовы, скорее, лишь прикоснулись.

В ходе первых обсуждений кандидатура Михаила Романова была отклонена. Участник событий Федор Боборыкин писал, что земские чины и бояре не испытывали уважения к Михаилу. Вспоминали, что боярин Иван Никитич Романов действовал заодно с Мстиславским и настаивал на приглашении поляков в Кремль. Что сам Михаил Романов в течение всей осады неотлучно находился при дяде в Кремле.

Земский собор заседал уже третью неделю, не сильно приблизившись к решению главного вопроса. Круг кандидатов сузился, но ни один из них не смог получить большинства. Вариант с жеребьевкой был отвергнут. Но Собор твердо решил довести дело до конца: «да не отступят от места сего, преж даже не изберетца царь Московскому государству». И именно с этого времени стал намечаться перелом настроений в пользу Михаила.

Второго февраля романовская партия добилась первого небольшого успеха. Было решено направить в Польшу гонцов с поручением добиваться освобождения из плена Филарета Романова, Василия Голицына и их товарищей. На Михаила начал работать авторитет его отца – фигуры тоже весьма неоднозначной.

Федор Никитич (Филарет) Романов принадлежал к числу крупнейших политиков России своего времени, в котором честолюбие сочеталось с умом и характером. Он сам был уже ветераном сражений за престол. Усилия Романова по свержению Годуновых закончились его отправкой в монастырь. Чин митрополита монах Филарет получил из рук Лжедмитрия I, сан тушинского патриарха - из рук Лжедмитрия II. Возглавляя де-факто тушинское правительство, Романов активно работал на свержение Василия Шуйского руками самозванца, а затем поддержал кандидатуру царевича Владислава. Но когда поляки повели свою игру и трон опустел, Филарет стал продвигать на царство своего сына Михаила, из-за чего во многом и был подвергнут польским репрессиям. И он имел мужество выступить против решения Семибоярщины о сдаче Смоленска, чем снискал себе популярность среди патриотов. Казаки хорошо знали Филарета по тушинскому лагерю и уважали его.

Прежние избирательные кампании Романовых заканчивались неудачей, но каждая понемногу приучала Россию к их имени. Многолетние усилия отца приносили плоды сыну. Фамилия Романова звучала все чаще в стенах Успенского собора. Партия Романовых на Соборе ширилась, у нее появлялись все новые сторонники, которые проявляли все большую организованность. Огромную роль сыграла поддержка Романова таким союзником, как духовенство Троице-Сергиева монастыря.

Земские власти бдительно следили за всем, что творилось в Кремле, пресекая сепаратные действия отдельных группировок в стенах Собора. Романовская партия решила собраться на московском подворье Троице-Сергиева монастыря, у Богоявления на Торгу в Китай-городе. Авраамий Палицын был участником встречи (владыка Дионисий предпочел остаться в тени) и рассказывал, как на Троицкое подворье явились «многие дворяне, и дети боярские, и гости многих разных городов, и атаманы, и казаки». Имена главных организаторов февральского совещания точно неизвестны, но их, очевидно, нужно искать среди наиболее отмеченных сразу по воцарении Михаила - князь Иван Черкасский, князь Афанасий Лобанов, Константин Михалков, Владимир Вешняков.

Собравшиеся на Троицком подворье представители дворян, казаков и городов постановили добиваться избрания Михаила и разработали наказ, обосновывавший его права на трон. Главным аргументом было то, что Михаил происходил от царского благородного племени, «понеже он хвалам достойного великого государя Ивана Васильевича законныя супруги царицы Анастасии Романовны родного племянника Федора Никитича – сын».

Аргумент был сильным. Даже дальнее родство с угасшей династией (внучатый племянник первой жены Ивана Грозного), времена которой уже воспринимались как ушедший Золотой век, добавляло Михаилу голосов. Особенно на фоне того, что значительная часть более высокородной аристократии вышла из Смуты куда более замаранной, чем юный Михаил Федорович. И у него на Соборе стала складываться массовая база

«Сам по себе и Михаил, 16-летний мальчик, ничем не выдававшийся, мог иметь мало видов на престол, и, однако, на нем сошлись такие враждебные друг другу силы, как дворянство и казачество», - подчеркивал Ключевский. Избрание Михаила Романова было предопределено прежде всего позицией казачества. «Именно вольные казаки, во многом составлявшие московское ополчение, заставили Боярскую думу и Собор сделать выбор в пользу Михаила Романова», - утверждает его биограф Козляков.

Володихин пишет, что партии Романовых удалось наладить «связи с властями Троице-Сергиева монастыря, богатейшими купцами и казачеством. Троицкие власти предоставили сторонникам Михаила Федоровича свое московское подворье обители для совещаний. Купцы дали средства на ведение "предвыборной кампании". Казачьи атаманы обеспечили военную силу, поддержавшую эту "партию". Казаки устраивали буйные выступления на подворье митрополита Крутицкого и в самом Кремле».



Участники собрания на Троицком подворье не только выработали общий наказ, но и размножили его в нескольких экземплярах, чтобы представители разных групп и сословий имели возможность говорить на Соборе единым голосом.

Утром 7 февраля, когда Собор возобновил свою работу в Кремле, по свидетельству очевидцев инициатива выдвижения Михаила Романова поступила со стороны выборных от казаков. Говорили «паче всех казаки, что быти Михаилу царем». Существует рассказ, возможно легендарный, о безвестном атамане с Дона, подавшем Собору «выпись» о Михаиле. И о выступлении на Соборе от дворян служилого человека из Галича, который зачитал выпись «о сродстве цареве, како благочестивый царь Федор Иоаннович, отходя сего света, вручил скипетр и венец брату своему боярину Федору Никитичу». Давняя история, скорее всего выдуманная, о последней воле царя Федора, нарушенной Годуновым, о передаче престола Федору Романову тоже оказалась к месту.

Партия Романовых получила серьезное подкрепление, в пользу Михаила высказался влиятельный боярин Василий Петрович Морозов, руководствовавшийся, вероятно, не столько симпатиями к Романовым, сколько неприятием Трубецкого. За Морозовым последовали рязанский архиепископ Феодорит и архимандрит Иосиф из Новоспасского монастыря, крупнейшими спонсорами которого издавна выступали Романовы.

Скоординированное наступление сторонников Михаила поначалу успеха не имело. Многие из земских руководителей продолжали возражать против его кандидатуры, указывая на молодость, неопытность, на его отсутствие в столице. Трубецкой и бояре предлагали отложить рассмотрение вопроса до возвращения претендента в Москву.

Но изрядно уставшим участникам Собора, да и московскому народу бесконечные проволочки стали надоедать. Авраамий Палицын и другие активисты романовской партии решили сыграть на этом нетерпении, предложив Земскому собору вынести обсуждение за стены дворца и выяснить мнение народа о кандидатуре Михаила. Растерявшийся Трубецкой не смог этому помешать.

У Соловьева читаем: «Тогда рязанский архиепископ Феодорит, троицкий келарь Авраамий Палицын, новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Василий Петрович Морозов взошли на Лобное место и спросили у народа, наполнявшего Красную площадь, кого они хотят в цари? "Михаила Федоровича Романова", - был ответ». С Лобного места выступал боярин Морозов, который, рассказав о многочисленных достоинствах Михаила Романова, закончил свою речь вопросом, достоин ли Михаил царства? Шум толпы был воспринят очевидцами как всеобщее одобрение.

На земское правительство этот своеобразный плебисцит сильного впечатления не произвел. По настоянию Трубецкого и других воевод Собор принял решение отложить избрание на две недели, чтобы в Москву могли вернуться глава Боярской думы Мстиславский и другие лидеры Семибоярщины. Трубецкой надеялся их авторитетом задавить кандидатуру Романова. Сторонники Михаила не возражали против возвращения, надеясь, что старшие бояре помогут подорвать авторитет Трубецкого.

Собор возобновил работу 21 февраля в полном составе. По официальной версии собравшиеся в едином порыве назвали царем Михаила Романова. Даже Соловьев писал: «21 февраля, в неделю православия, т.е. в первое воскресенье Великого поста, был последний собор: каждый чин подал письменное мнение, и все эти мнения найдены сходными, все чины указывали на одного человека – Михаила Федоровича Романова».

Иностранные, да и некоторые российские свидетели и информаторы рисовали иную картину. Шведская разведка доносила из Москвы, что поддерживавшим Романова казакам пришлось осадить дворы Трубецкого и Пожарского, чтобы нейтрализовать их оппозицию. Новгородские власти утверждали, что казаки осуществили выборы своим «воровством», вопреки мнению бояр, дворян, лучших посадских людей. Литовский канцлер Лев Сапега бросит в лицо пленному Филарету:

- Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки-донцы.

И официальная, и альтернативные версии не совсем точно отражали реальность. Восстановить картину решающих событий на Соборе немного помогают свидетельства его участников - стольника Ивана Чепчугова и еще двух дворян, которые в 1614 году попали в шведский плен. Их допрашивали по отдельности, и их показания совпадали.

Итак, когда Мстиславский и старшие бояре вернулись, то вновь попытались повернуть Собор к вопросу об избрании иностранного принца. Как и ожидал Трубецкой, они и слышать не хотели о передаче короны незнатному с их точки зрения Мишке Романову, а аргументы насчет его родства с одной из многих жен Ивана Грозного вызывали у них презрительные усмешки.

Естественно, сторонники Романова постарались как можно скорее донести информацию о позиции старших бояр до народа. Казаки и московская чернь хлынули в Кремль и набросились на бояр:

- Вы не выбираете в государи из русских господ, потому что хотите сами править и одни пользоваться доходами страны, и, как случалось раньше, снова отдадите государство под власть чужеземца!

Особенно настойчивы и убедительны были казаки:

- Мы выдержали осаду Москвы и освободили ее, а теперь должны терпеть нужду и совершенно погибать, мы хотим немедленно присягнуть царю, чтобы знать, кому мы служим и кто должен вознаграждать нас за службу.

Трубецкой и Мстиславский выступали против Михаила в один голос. Убедить народ в нежелательности его избрания было поручено боярину Ивану Романову, который поменял первоначальную ориентацию, считая, что у него самого ничуть не меньше прав на трон, чем у его племянника. Он предстал перед толпой, посетовал на «некоторые затруднения», связанные с молодостью претендента и его отсутствием, и просил «отложить решение вопроса до его прибытия, чтобы можно было еще лучше подумать над этим». .

Народ объяснение не принял, и бояре поняли, что могут не удержать ситуацию под контролем. Теперь сторонники Михаила Романова окончательно взяли инициативу в свои руки и настояли на голосовании Земского собора. Мы не знаем, сколько рук поднялось против, но, полагаю, что очень мало. Исход голосования был уже предрешен, и вряд ли на той стадии было много желавших голосовать против будущего самодержца.

Михаил Романов был избран на российский престол.

Приказные на бегу написали крестоцеловальную грамоту. Члены Думы и участники Собора тут же ее утвердили и взяли на себя обязательство верно служить Михаилу, его царице, которой он еще, правда, не обзавелся, и будущим детям. И для верности «вслед за избранием, не выходя из церкви, все выборные дали присягу по записи, чтобы мимо царя Михаила Федоровича никого не искать и не хотеть».

Ну а что же Пожарский, Минин, ополчение? «Дворяне и казаки составляли главную силу на соборе, и выбор, следовательно, по их голосам был решен окончательно, - замечал Забелин. - И видимо, что это решение прошло через руки Пожарского уже по той причине, что на соборе он необходимо занимал самое видное место как главный воевода Нижегородского ополчения».



Когда Михаила Романова избрали царем, он сам об этом даже не подозревал. А в Кремле не знали точно, где он находился.

Однако уже 25 февраля по городам были разосланы грамоты с известием об избрании Михаила Федоровича. Послы от Земского собора к нему выехали из Москвы 2 марта.

Миссия была важной, и Собор выделил солидную делегацию во главе с Федором Ивановичем Шереметевым, который был и защитником Василия Шуйского, и одним из активных членов Семибоярщины. Это, вероятно, должно было подчеркнуть стремление Собора к примирению страны. В составе делегации были: боярин Владимир Иванович Бахтиаров-Ростовский, окольничий Федор Васильевич Головин, архиепископ Феодорит, архимандрит Дионисий и другие духовные лица. Но, заметим, что ни Минин, ни Пожарский, ни Трубецкой не вошли в состав делегации. Полагаю потому, что кому-то необходимо было управлять страной до прибытия Михаила в Москву и готовить его коронацию.

Всем известна история о том, что поляки узнали об избрании Михаила Романова и решили захватить его в плен, но крестьянин Иван Сусанин спас его ценой собственной жизни. Некоторые историки, например Скрынников, ставят эту историю под сомнение: «Предположение, будто король Сигизмунд III, узнав об избрании Михаила Романова на трон, сумел опередить представителей Земского собора и королевские отряды прибыли под Кострому для пленения Романова ранее Федора Шереметева, кажется фантастичным. Сигизмунд III с армией бежал из России, где продолжалась гражданская война».

Конечно, Сигизмунда в России весной 1613 года не было, но по стране продолжали разбойничать многочисленные польские отряды, один из которых вполне мог охотиться за Михаилом Романовым. И Сусанин его действительно спас. Это подтверждают не только легендарные источники, но и жалованная грамота царя Михаила 1619 года, выданная крестьянину Богдашке Сабинину, зятю Сусанина. Там говорилось, что польско-литовские люди схватили Сусанина под Костромой и допрашивали его, где Михаил. «Про то ведая» и вытерпев пытки, Сусанин «про нас не сказал» и «за то польско-литовскими людьми был замучен до смерти». Но было ли это до избрания Михаила на царство или после, мы не знаем. Впрочем, какая разница.

Федор Шереметев с делегацией Собора выехал сначала в Ярославль, но по дороге выяснил, что Марфа Романова с сыном и двумя племянниками – Борисом и Михаилом Салтыковыми - отправились на богомолье в Ипатьевский монастырь под Костромой.

Послы еще только искали Михаила Романова, а страна уже начала присягать новому царю. 4 марта воевода Переяславля Рязанского информировал Москву, что жители его города уже принесли присягу. И вслед за этим последовали и другие города и веси. Легитимность Земского собора 1613 года и его решений не вызывала у людей никаких сомнений, что явилось основой прочности новой династии.

Делегация Земского собора увидела Михаила и сообщила новость о его избрании царем 14 марта в Ипатьевском монастыре. Михаил и его мать были немало озадачены. «Новый летописец» зафиксировал, что «пришли к нему, государю, и к матери его, великой государыне старице Марфе Ивановне, и пали все на землю: не только что плакали, но и вопль был великий. И молили его, государя, чтобы шел на свой царский престол, на Московское государство. Он же, государь, и мать его, великая старица, со слезами им отказывали, говоря, что он юн еще. И был же плач и прошение много часов, и кому против Божией десницы стоять, коли чему Бог повелевает быть, едва его государя и мать его, великую государыню, умолили. И пожаловала она, благословила на Московское государство сына своего, государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии».

Арсений Елассонский уверял, что уговоры Михаила продолжались даже несколько дней: «Он же после усиленной просьбы и мольбы преосвященнейшего архиепископа рязанского кир Феодорита, и преподобнейшего великого архимандрита великой лавры святой и живоначальной Троицы кир Дионисия, и прочих архимандритов, и игуменов, и протоиереев, и воевод, и всего народа, и госпожи Марфы монахини, матери его, после многих дней просьб и молений, принял скипетр из рук преосвященнейшего архиепископа рязанского кир Феодорита в великой церкви святой Троицы великой лавры святого Ипатия, вблизи города Костромы, в четвертое воскресение святой великой четыредесятницы, в каковое воскресение была великая радость у всех жителей в том городе и во всей великой России».



Михаилу потребовалось полтора месяца, чтобы после этого прибыть в Москву. И дело было не только в весенней распутице. Крайнюю тревогу в Костроме вызывала казанская ситуация. Весной 1613 года по приказу земских властей Казань собрала рать и направила в столицу. Весть об избрании царя застигла казанских воевод в Арзамасе. Посланцы Земского собора призвали казанцев немедленно принести присягу Михаилу, но их предводитель дьяк Шульгин наотрез отказался, заявив: «Без казанского совета креста целовати не хочу». Шульгин решил спешно вернуться в Казань, замаячила опасность сепаратизма. Власти поспешили снарядить погоню и арестовали Шульгина в Свияжске. Он умрет в сибирской ссылке.

Пока Михаил со свитой медленно продвигался к Москве, в окружении его матери формировался новый правительственный совет. Ранее других в нем оказались Борис Михайлович и Михаил Михайлович Салтыковы, ее родня. Борису Салтыкову было поручено управлять созданным в царской ставке приказом Большого дворца, занимавшимся пополнением казны, Михаил Салтыков стал кравчим. Константин Михалков получил чин постельничего. Федор Шереметев не отходил от Михаила Федоровича ни на шаг. В царскую ставку поспешил князь Иван Черкасский, двоюродный брат царя.



Новое окружение подвигло Михаила на то, чтобы поскорее взять власть в свои руки и отодвинуть земское правительство куда подальше. Уже через три дня после наречения в Костроме от Трубецкого и бояр потребовали срочно выслать ему «государеву печать». Царские грамоты в Москву адресовались не Трубецкому и Пожарскому, а Мстиславскому. Там тоже быстро сориентировались. После 10 апреля 1613 года все отписки из Москвы шли уже от имени не Трубецкого и Пожарского, а «холопей Федора Мстиславского с товарищами». Боярская дума полностью вступала в свои права.

Старица Марфа натерпелась в осаде, и ее сильно волновали вопросы, будет ли чем питаться в Кремле и где там жить. Ее, как могли, успокаивали, хотя хлеба и продовольствия в кормовых приказах было крайне мало, как и денег в казне. Бояре готовили для Михаила апартаменты царя Ивана и Грановитую палату, а для Марфы – хоромы в женском Вознесенском монастыре, где раньше жила вдова Грозного Марфа Нагая. Правда, там не было еще ни окон, ни дверей. Полагаю, Минину было чем заняться.

Хотя Михаила во многом продвинули на царство казаки из земского ополчения, сам он не питал к ним добрых чувств, особенно после двух лет, проведенных в осажденном казаками Кремле. Знать, собравшаяся в царской ставке, старательно поддерживала этот его настрой. Атаманы и казаки, прибывшие с посольством в Кострому, чувствовали себя не в своей тарелке и начали разъезжаться. В Троице-Сергиевом монастыре, где Михаила встречала едва ли не вся столичная знать и множество дворян, юный монарх уже обличал казачьи грабежи. Московские бояре уже искали возможность удалить из столицы казаков и заменить их куда более управляемыми стрельцами. Накануне прибытия царского кортежа в столицу «холопы Митька Трубецкой и Митька Пожарский» поинтересовались у Михаила, когда и где прикажет он ратным людям ополчения встречать его. Государь ответил не им, а Боярской думе.

Пока Михаил Федорович был в пути, 14 апреля Земский собор постановил составить утвержденную грамоту об избрании Михаила. За основу дьяки взяли грамоту Годунова, переписав из нее целые страницы и меняя лишь имена царей и Москву на Ипатьевский монастырь. Обосновывая права Романовых на трон, дьяки утверждали уже как факт, что царь Федор Иоаннович перед смертью завещал трон «братаничу» Федору Романову. Теперь это стало официальной доктриной.

На изготовление грамоты ушло немало времени, и подписывали ее уже летом.

Всего на ней стояло 277 подписей, из них 108 принадлежало выборным представителям от 48 городов. Хотя участников Собора, как мы знаем, было намного больше. За Нижний Новгород, отмечал Платонов, «на грамоте подписались 4 человека (протопоп Савва, 1 посадский, 2 стрельца), а достоверно известно, что нижегородских выборных было 19 человек (3 попа, 13 посадских, дьякон и 2 стрельца)».

Селезнев приводит конкретные имена, причем не только нижегородцев, но и арзамасцев: «Среди прочих подписались архимандрит Нижегородского Печерского монастыря Феодосий, протопоп Нижегородского Спасо-Преображенского собора Савва Евфимьев, игумен Арзамасского Спасского монастыря Иов (вместо арзамасских посадских людей), Мисюрь Соловцов (от нижегородских дворян), Самышка Богомолов (от нижегородских посадских людей), Якунька Ульянов (от нижегородских стрельцов), арзамасские выборные дворяне князь Иван Путятин, Федор Дементьев, Иван Нармацкой, Федор Чемесов».

Почему свои подписи поставили не все участники исторического Земского собора?

К моменту подписания многие разъехались. Да и Михаил, и Боярская дума не сильно усердствовали со сбором подписей: зачем множить число тех, кому обязан троном. Выборные из городов выделяли из своей среды грамотного человека, который подписывал разом за всех представителей своего города и уезда.

Обращает на себя внимание тот факт, что под утвержденной грамотой есть подпись Дмитрия Пожарского, но нет подписи Кузьмы Минина. Хотя в самой грамоте содержалась весьма лестная характеристика нижегородского земского старосты и давалась высокая оценка его заслуг. Версий отсутствия подписи Минина в литературе несколько. То ли из-за большого числа подписей стольников думским дворянам (коим станет Минин) подписываться было уже «невместно». То ли потому, что новые советники царя сознательно не пригласили подписывать грамоту не только Минина, но и столичных гостей и посадских старост, атаманов и казаков из состава ополчения. То ли потому, что Минин долго был в оппозиции романовской партии и не подписал по идейным соображениям (что вряд ли, нет ни малейших признаков нелояльности Кузьмы новому царю).

Михаил Романов прибыл в Москву в воскресенье 2 мая 1613 года, и, как зафиксировал Арсений Елассонский, был встречен «всем христоименитым народом, архиереями, архимандритами, игуменами, протоиереями, иереями, иеродиаконами, облаченными в блестящие священные одежды, с великим молебном и литаниею… Великие же бояре и князья, дьяки дворца и весь синклит поклонились ему и поцеловали его честную руку. Весь народ поклонился ему с хлебом с солью, со многими дарами и подношениями».

Правительство Пожарского, Минина и Трубецкого окончательно сложило свои полномочия. Но созванный ими Земский собор и после избрания царя продолжал функционировать. Беляев указывал: «Земский собор 1613 года… вручил новоизбранному царю Михаилу Федоровичу полное самодержавие; но молодой 16-ти лет царь и его Боярская дума не решались еще принять на себя ответственность по управлению: времена беспорядков самозванщины были еще очень близки… А посему Земский собор, избравший царя, не был распущен еще в продолжение трех лет, так что власть самодержавного государя непосредственно опиралась на волю всей Русской земли, выражаемую Земским собором, и государь не начинал и не решал ни одного важного дела, не посоветовавшись с Земским собором». При этом современники сообщали, что бояре подвигли Михаила целовать крест, чтобы «никого из вельможных и боярских родов не казнить», «мыслить о всяких делах с боярами и думными людьми сопча, а без их ведома тайно и явно никаких дел не делать». Самодержавие все же было ограниченным.