Руководство Нижегородского ополчения, претендуя де-факто на роль правительства России, должно было решать весь комплекс сложнейших политических и дипломатических задач общегосударственного масштаба.

Прежде всего, вопрос царского избрания. «Совет земли» приступил к практической подготовке этого ответственного дела. При этом он заранее несильно ограничивал круг претендентов (самозванцы не в счет). Если Ляпунов, скажем, обличал участников Семибоярщины как предателей и предлагал отбирать у них земли, то ярославский Совет возлагал ответственность за погибель государства на изменника Михаила Салтыкова и ни словом не поминал о вине наиболее родовитых бояр. Они словно бы и не сидели с поляками в Кремле, и не сражались против земского ополчения. Их не предполагалось отстранять от дела царского избрания. Особенно активно такую позицию отстаивал Иван Шереметев.

Но как только «Совет земли» приступил к определению претендентов на царство, выяснился их явный дефицит. Василий Голицын и Филарет Романов находились в польском плену. Родня Филарета — князья Иван Черкасский и Троекуров, Борис Салтыков, дворяне Погожие и Михалковы, которые находились в Ярославле, уже настраивали Совет в пользу избрания Михаила Романова. Но тот был в Кремле вместе с Семибоярщиной, присягнувшей Владиславу.

А было еще подмосковное правительство Трубецкого-Заруцкого, имевшее собственную позицию, которая, правда, не раз менялась.

Присяга подмосковных таборов Лжедмитрию III в чем-то была даже на руку нижегородской рати и властям ополчения. Если раньше необходимо было в полной мере считаться с подмосковными воеводами как с правителями страны, избранными «всею землею», то теперь они становились враждебными земщине сторонниками нового ложного царя. Как вы заметили, в грамотах Второго ополчения из Ярославля уже рассказывали ранее замалчивавшуюся историю Ляпунова, причем прямо обвиняли Заруцкого в убийстве, а также открыто обличали казаков в «грабежах и убийствах». Для Минина и Пожарского подмосковные воеводы были теперь не столько возможными союзниками в борьбе с иноземцами, сколько врагами, причем в тот момент даже более опасными, чем поляки. Кроме того, в Ярославле знали, как те смотрят на Второе ополчение. В лучшем случае, замечал Володихин, «Трубецкой с Заруцким видят в нижегородских ополченцах еще один отряд, который можно бросить на штурм, скажем, Китай-города или Кремля».

Однако даже весной 1612 года руководители Второго ополчения не исключали возможность соединения с подмосковной ратью, правда, при непременном условии ее отказа от «Сидорки» и «воровства». Тем более что у подмосковных воевод, и прежде всего князя у Трубецкого, были влиятельные сторонники. Такие, например, как авторитетнейший духовный центр страны - Троице-Сергиева лавра. «И именно кн. Д.Т. Трубецкой, а не кн. Д.М. Пожарский был, с точки зрения монастырских властей, главным лидером земских сил на тот момент, - замечали Морохин и Кузнецов. - Ведь для властей аристократического монастыря стольник Пожарский не мог не только оказаться выше, но и сравниться с боярином Трубецким из рода Гедиминовичей, второго по значимости на Руси после Рюриковичей».

В Первом ополчении многие и сами были не рады присяге самозванцу. В конце марта Трубецкой прислал в Троице-Сергиев монастырь братьев Пушкиных, чтобы те просили монахов помочь ему договориться с Пожарским, чтобы сообща «промышлять» над врагами. Находившийся в монастыре думный дворянин Василий Сукин вместе с архимандритом Дионисием и старцами направили в Ярославль пространное послание с предложением Пожарскому встретиться с Трубецким «во едином месте, где вам Бог благоволит» и «положить» благой совет о государе, «кого нам даст Бог наш», пока многие города еще не успели присягнуть вору. Доказывали, что в подмосковном войске нет единодушия, что Трубецкой и его сподвижники «неволею», «бояся... смертного убивства», целовали крест Лжедмитрию III.

Минин и Пожарский отклонили предложение о тайной встрече с Трубецким, по-прежнему не доверяя князю, получившему боярский чин в Тушине от Лжедмитрия II. Ни уверения Трубецкого, ни призывы троицких властей, которые затем еще дважды через посланников умоляли Пожарского поспешить с походом к Москве, не двинули ополчение из Ярославля. Тем более что реальной властью под Москвой был не Трубецкой, а Заруцкий, который был настроен определенно враждебно к Нижегородскому ополчению и все более глубоко погружался в собственные интриги.

В этих условиях ярославский «Совет всей земли» обратил взгляды на… Швецию.



Насколько серьезна была ставка Минина и Пожарского на царя шведских кровей? Историки расходятся во мнениях. Кузнецов и Морохин считают, что руководители Нижегородского ополчения «объединились в Ярославле вокруг кандидатуры шведского королевича», рассматривая этот вариант как основной. Скрынников полагает, что со стороны Минина и Пожарского шла, в первую очередь, многоходовая дипломатическая игра. Они не могли двинуть войска к Москве, пока с тыла им грозили войной шведы.

Митрополит и бояре, сдавшие шведам Новгород, отправили послов в Швецию, чтобы пригласить шведского принца и посадить его на «Новгородское государство». Но им пришлось задержаться в Стокгольме на полгода. За это время умер Карл IX, и трон перешел к Густаву II Адольфу. Делагарди клялся, что в Новгород немедленно приедет брат короля принц Карл Филипп, наследственный князь шведский, готский и вендский, герцог зюдерманландский, нервикский и вермеландский. Но загвоздка была в том, Густав Адольф, как и его кузен Сигизмунд III, сам желал занять трон, и не новгородский, а русский. В начале марта 1612 года шведский король сильно озадачил новгородцев известием, что он вскоре лично к ним прибудет и постарается принести мир разоренной смутой России.

Военачальники Густава Адольфа уже хозяйничали в Новгороде, как и люди польского короля в Москве. Они щедро жаловали земли лояльным боярам. Главный воевода князь Иван Одоевский получил от Делагарди огромное владение с 4500 четвертей пашни возле самого Новгорода. При этом новгородцы оказались в жесткой оппозиции к собственным властям, которые держались уже больше на шведских штыках, умоляя Делагарди не отлучаться из города. Командир шведов Горн огнем и мечом усмирял сопротивление русских по всей Новгородской земле, за что шведский король произвел его в фельдмаршалы. Продолжал отчаянно сопротивляться Орешек. Лишь когда в живых осталось не более сотни защитников города, гарнизон крепости согласился присоединиться к «новгородскому договору» о призвании царя из Швеции.

В апреле 1612 года в Ярославле стало известно, что новгородские руководители обратились на Белоозеро и в Кириллов монастырь с предложением присоединиться к «Новгородскому государству» в признании государем шведского принца. Угроза со стороны шведов была воспринята как вполне реальная, и воевода Лопата-Пожарский с отрядом крепких войск был направлен в Устюжну, чтобы успеть прийти на помощь белоозерцам в случае шведского нападения из Тихвина.

Сведения о возможной войне со шведами поступали постоянно. Стало известно, что Швеция и Речь Посполитая отложили свои споры из-за Ливонии, а Ходкевич заключил со шведами перемирие, чтобы заняться разделом пограничных русских территорий. Признав царем Лжедмитрия III, который вел со шведами войну, подмосковное правительство оказалось в состоянии конфронтации со Стокгольмом.

Шведская угроза воспринималась в Ярославле настолько же реальной, как и польская, и ее необходимо было нейтрализовать до похода ополчения на Москву. В этих условиях и вступили в дипломатические контакты со шведами в Новгороде. 12 мая Пожарский отправил новгородскому правительству письмо с предложением совместно бороться против «литовских людей».

Ярославский совет снарядил в Новгород посла Степана Лазаревича Татищева, с ним поехали 15 членов Земского собора «ото всех городов по человеку и изо всех чинов»: жильцы, дворяне, служилые мурзы, которые представляли примкнувшие к движению Смоленск, Казань, Нижний Новгород и «все Низовские городы», города Тверской земли, Ярославль, Кострому, Вологду и Поморье. Посольство, таким образом, должно было подчеркнуть соборную волю, выраженную в Ярославле.

Дипломат Петр Петрей, который участвовал в переговорах со шведской стороны, свидетельствовал: «Московские сословия в Ярославле узнали, что Новгород завоеван шведами и вышесказанный договор заключен между шведским вождем и новгородцами: вследствие принятого у них решения под Москвою и прежнего их выбора они в другой раз отправили посольство, и во главе его Степана Лазаревича Татищева, ко всем нижегородским сословиям, и между прочим заботились о том, чтобы они прислали к ним в Ярославль уполномоченных известить их о статьях договора, заключенного между полководцем и новгородцами, а в особенности об условиях, на каких они должны будут иметь шведского принца великим князем всего Русского государства: тогда вместе с новгородцами и они пошлют полномочных послов ото всех областей и званий Русского царства к его королевскому величеству и будут просить у него сына в государи и великие князья себе».

Посольская переписка между Ярославлем и Новгородом казалось бы неопровержимо свидетельствует о серьезности намерений обеих сторон пригласить на трон шведского королевича. Как и тот факт, что после возвращения посольства Татищева из Новгорода, в начале июня из Ярославля отправили грамоту в Путивль с призывом прислать выборных для обсуждения договора об избрании нового государя – шведского королевича Карла Филиппа.

Однако одновременно власти Второго ополчения сами отказались участвовать в посольстве в Швецию и потребовали выполнения предварительных условий о приезде в Новгород королевича и его переходе в православие. При этом Татищев еще раньше потребовал, чтобы новгородцы более не предлагали северным и поморским городам присоединиться к своему «государству» без ведома ярославского Совета.

Вернувшись в Ярославль, Татищев заявил, что от Новгорода, как и от шведской интервенции ждать добра не приходилось. Но «Совет земли» решил контакты продолжить, а потому разослал по городам благоприятный отчет об итогах посольства в Новгород: «Степан Татищев в расспросе сказал, что в Великом Новгороде от шведов православной вере никакой порухи, а христианам никакого разорения нету: все живут безо всякой скорби; принц же Карло по прошению Новгородского государства будет в Новгороде вскоре, а дается на всей воле Новгородского государства людей».

Пожарский 10 июня известил о начале переговоров с Новгородом и просил незамедлительно прислать в Ярославль «для общего земского совета изо всяких чинов человека по два и по три» с наказом об избрании царя «всею землею, кого Бог даст». Новгородские власти в числе первых прислали полномочных представителей во главе с самим князем Федором Оболенским. Пожарский лично вел переговоры, в ходе которых не удалось прояснить едва ли не основной вопрос: когда же в Новгород явится и примет крещение шведский принц? На предложение отправить посольство из Ярославля в Швецию Пожарский ответил отказом: Москва уже посылала послов за польским королевичем, и всем известно, что с ними случилось. Когда шведский принц прибудет в Новгород и переменит веру, тогда «Совет земли» будет готов начать переговоры «о соединенье» с «Новгородским государством».

«Шведский Карлус король также на Новгородское государство хотел сына своего отпустити вскоре, да по ся места, уже скоро год королевич в Новгороде не бывал», - заметил Пожарский. Земский собор согласился ждать до конца лета. Петрей подтверждал: «В оправдание себя, что не отправляют на этот раз полномочных послов в Швецию, они приводили ту причину, что так как приезд к ним его княжеской милости из Швеции так долго замедлился, то они опасаются, что с шведской стороны несерьезно думают о выборе, а потому и с послами их в Швеции может случиться то же, что случилось в Польше… Они не послали также никаких полномочных послов и в Новгород для окончательного решения…»

Поскольку Густав Адольф не помышлял об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа, а уж тем более о его крещении в православие, переговоры между Ярославлем и Новгородом приобретали чисто риторическое значение. «Затевая переговоры с Новгородом, Пожарский пытался разрешить несколько задач, - подчеркивал Скрынников. - Он хотел избежать военного столкновения со Швецией, положить конец попыткам "Новгородского государства" подчинить себе северные русские города и способствовать установлению перемирия на новгородском рубеже. Все эти цели были достигнуты».

Князь Оболенский и другие новгородские послы отбыли 26 июля в сопровождении земских представителей Перфилия Секирина и Шишкина. «А для того послали, чтобы не помешали немецкие люди пути на очищение Московского государства, а того у них и в уме не было, чтоб взять на Московское государство иноземца, решили избирать на все Русские государства из московских родов государя», - пишет «Новый летописец». Пожарский поручил заключить с «Новгородским государством» формальное перемирие. До приезда Карла Филиппа Новгород обязывался жить с землей русской в любви и совете, не «подводить» московских городов к «Новгородскому государству». Угроза шведского вторжения была снята, чего Пожарский и добивался.

А что касается шведского принца, то его еще нескоро дождутся. Как замечал Петрей, «в то же время короля занимала война с Данией: он сам проводил большую часть времени в поле; оттого и нельзя было его княжеской милости поспешить своим отъездом так скоро, как того хотели; его отъезд затянулся до июня 1613 года…»

К этому времени в Москве будет другой царь.

О том, что Пожарский не был настроен отдавать трон шведу, свидетельствовал и тот факт, что одновременно князь затеял еще одну игру престолов. В Ярославле - по пути на родину из Персии – оказалось австрийское посольство во главе с Грегори. «Совет земли» воспользовался этим случаем, чтобы завязать отношения с Габсбургами. В Москве еще при слабевшем Федоре Иоанновиче ходили разговоры об избрании на царство представителя династии Священной Римской империи. Пожарский пригласил к себе Грегори и беседовал с ним на эту тему, австриец упомянул о брате императора Максимилиане, искателе многих корон. Пожарский, подумав, ответил, что в Москве его «примут с великой радостью». Этим жестом ярославское правительство надеялось использовать посредничество Вены, чтобы склонить Польшу к переговорам с Россией. «Совет всея земли» вручил Грегори для передачи императору грамоту, в которой просил о содействии и посредничестве в заключении мира с Речью Посполитой.