Четвертого октября «господин 10-го класса» Пушкин подписал в Лукояновском уездном суде «домовую отпускную». В документе значилось, что «дворовая девка Ольга Михайловна дочь Калашникова» отпускалась им «вечно наволю». Это была вольная от крепостного состояния. Ее еще, правда, предстояло согласовать с Надеждой Осиповной Пушкиной, которой принадлежало семейство Калашниковых, а после ее конфирмации утвердить решением того же Лукояновского суда.

Об этом чуть подробнее по причинам, которые скоро будут понятны. Тем более что Ольге Калашниковой посвящена книжка в серии «Жизнь замечательных людей».

История эта началась задолго до Болдина. В июле 1824 года Пушкин в Одессе был исключен со службы «за дурное поведение» и удален «в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства». 9 августа он добрался до Михайловского, где застал все семейство. Зимой, избавившись от надоевшей родительской опеки, остался коротать зиму вместе с няней.

Ольге Калашниковой было тогда девятнадцать. Она была дочерью управляющего поместьем Михайлы Калашникова. «Крепостной села Михайловского, Калашников в молодости был в услужении у старика П.А. Ганнибала (дяди матери поэта), которому пришелся по душе искусной игрой на гуслях». Ольга числилась в «сенных», то есть была горничной, выполняла различные работы в господском доме. Приехавший в Михайловское в начале 1825 года Иван Иванович Пущин, тоже крупный знаток девичьих сердец, застал ее в составе «молодой команды», которая пряла и вышивала в покоях Арины Родионовны. Он вмиг смекнул, что к чему: «Я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством, порожденным исключительным положением: оно высоко ставило его в моих глазах, и я боялся оскорбить его каким-нибудь замечанием. Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, и все было понятно без всяких слов».

В написанной тогда четвертой главе «Евгения Онегина», где в рассказе о «вседневных занятьях» главного героя Пушкин довольно точно отображал свое времяпрепровождение в Михайловском, есть и такие строфы:

Конечно, трудно усмотреть в пушкинском чувстве к Ольге Калашниковой всепоглощающую страсть. В окрестностях Михайловского были и другие предметы обожания, а думы поэта, воплощенные в бессмертной лирике, обращались тогда ко множеству дам сердца из северных и южных краев. Он совершал набеги в Тригорское, где тоже порой одерживал бесспорные победы. А Ольга терпеливо ожидала молодого барина в няниной комнате и частенько дожидалась. «И так продолжалось почти полтора года… В замкнутом пространстве малолюдной деревни век скрывать связь было немыслимо». Молва о пушкинском увлечении крестьянкой достигла и столицы, чему способствовал и брат поэта. «Лев Сергеевич сказал мне, - писал, например, Иван Петрович Липранди, - что брат связался в деревне с кем-то и обращается с предметом – "уже не стихами, а практической прозой"».

Меж тем родители поэта поручили Михайлу Калашникову управлять их имением Болдино. Весной 1926 года семейство Калашникова стало собирать вещи для переезда в нижегородские края. Тогда-то Ольга и сообщила Александру Сергеевичу о своей беременности. Его новость о возможном первенце совсем не обрадовала. Беспокоили и моральная сторона вопроса, и возможные обвинения поднадзорного в распутстве, и объяснения с родителями, и судьба младенца.

Пушкин придумал такой план. Калашниковы ехали в Болдино через Москву. Там Ольга должна была явиться в Чернышевский переулок к Вяземскому и передать тому запечатанный конверт с письмом, в котором Пушкин весьма прозрачно обрисовал ситуацию и просил о помощи.

Что было в этом письме? Его содержание станет известно кому-либо, кроме Вяземского, много позже. Князь Петр Андреевич даже в 1874 году, готовя к публикации в «Русском архиве» переписку поэта, начертал на подлиннике этого письма: «Не печатать». Почему – понятно. Сейчас оно есть в собраниях сочинений. «Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи)…

При сем с отеческой нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню – хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей-Богу… но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел, болен ли ты или нет; но мы больны – кто чем. Отвечай мне подробно».

То есть, по разработанному Пушкиным плану, друг должен был задержать Ольгу в Москве, где она бы родила. Ребенок остался бы в обширных владениях князя Петра, а Калашникова отправилась в Болдино к ничего не подозревавшим родителям. Пушкин заметно переживал. «Видел ли ты мою Эду? вручила ли она тебе мое письмо? Не правда ли, что она очень мила?», - интересовался он в следующем послании Вяземскому в середине мая. Письмо разминулось с ответным письмом от князя, датированным 10 мая. Из него стало ясно, что план Пушкина с треском провалился.

Вяземский, выразив мужскую и сословную солидарность, счел проект неосуществимым: «Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца ее сделать это нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своем… Я рад был бы быть восприемником и незаконного твоего Бахчисарайского фонтана, на страх завести новую классикоромантическую распрю хотя с Сергеем Львовичем или с певцом Буянова (Василием Львовичем – В.Н.), но оно не исполнительно и не удовлетворительно… Мой совет: написать тебе полу-любовное, полу-раскаятельное, полу-помещичье письмо блудному твоему тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда, волею Божиею, ты будешь его барином и тогда сочтешься с ним в хорошем и худом исполнении твоего поручения. Другого средства не вижу, как уладить это по совести, благоразумию и к общей выгоде».

Но не меньшее огорчение и изумление вызвали у Пушкина и другие, начальные строки письма. «Сей час получил я твое письмо, но живой чреватой грамоты твоей не видал, а доставлено мне оно твоим человеком. Твоя грамота едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим». Ольга ослушалась барина. А тайное письмо доставил князю тот, кто о нем точно не должен был ничего знать, - Михайла Иванов Калашников.

Одиннадцатого мая Калашниковы отправились в нижегородские земли. 27 мая Пушкин отвечал Вяземскому: «Ты прав, любимец муз, - воспользуюсь правами блудного зятя и грядущего барина и письмом улажу все дело. Должен ли я тебе что-нибудь или нет? отвечай. Не взял ли с тебя что-нибудь мой человек, которого отослал я от себя за дурной тон и дурное поведение?»

Забыл ли Пушкин Ольгу? Нет, не забыл. В 1929 году он внес ее имя в свой знаменитый «Донжуанский список».

Какова был судьба Ольги и ребенка Пушкина? Истину знали очень немногие. Только ближе к концу ХХ века знаменитый архивист-пушкинист, сотрудница Государственного архива Нижегородской области Нина Илларионовна Куприянова, изучая метрическую книгу болдинского Успенского храма за 1826 год, обнаружила две короткие и важные для истины записи. 1 июля - запись о рождении: «Крестьянина Иакова Иванова сын Павел». Восприемником выступали «иерей Иоанн Матвеев и г-на Сергея Львовича Пушкина управляющего Михаила Иванова дочь Ольга». «Влиятельный в Болдине Михаил Иванович, - утверждала Куприянова, - прикрыл грех дочери фиктивной записью в церковной книге, где мать записана как крестная, что давало ей официальное право воспитывать ребенка». А в записи об умерших за 15 сентября: «Приходского дьячка Якова Иванова сын Павел 2-х месяцов». Какой смертью? «Натуральною».

Сейчас это признанный факт: 1 июля 1826 года у Ольги Калашниковой родился сын Павлик, который прожил два с половиной месяца.

Так что первый сын Пушкина похоронен в нижегородской земле. Но где? В метрической книге записано «На отведенном кладбище». «Ясно, что младенца Павла, как и всех его соседей по мартирологу, похоронили в болдинском имении Пушкиных, на отводе для кладбища».

Где Пушкин узнал об этой трагедии? Очень похоже, что только в Болдине. Когда? Как только приехал. Кто первым встречал Пушкина, когда 4 сентября 1830 года его коляска подъехала к господскому дому? Конечно же, управляющий имением Михайло Калашников. Возможно, с дочерью. Мог ли Пушкин не поинтересоваться судьбой собственного ребенка? Конечно, нет.

Вот вам и еще одной объяснение «Бесам». И надрывной «Сказке о медведихе» с плачем боярина-медведя, отца:

К началу октября, когда Пушкин подписывал Ольге Калашниковой вольную, относится загадочное и предельно печальное стихотворение, известное как «Румяный критик мой». При жизни Пушкина не печаталось. Есть там и такие строки:

Очень возможно, что Ольга проводила Пушкина к могиле их сына…

Выдающийся поэт, переводчик, литературовед Владислав Фелицианович Ходасевич еще в 1924 году в книге «Поэтическое хозяйство Пушкина» высказал гипотезу, вызвавшую вялые возражения ряда пушкинистов, что и незаконченная маленькая трагедия «Русалка» имеет прямое отношение к этому «крепостному» роману: «Характер отношений князя и дочери мельника более или менее близко воспроизводит и характер отношений самого Пушкина и его возлюбленной». Эту же версию полностью поддерживает и автор книги о Калашниковой в ЖЗЛ Михаил Филин.

Время написания «Русалки» не известно (1828-1832 годы). При жизни Пушкина не печаталась. Название дали издатели, не автор. Вероятность того, что и «Русалка» написана той осенью в Болдине, велика.

Дочь мельника ждет своего возлюбленного – князя. Он появляется после подозрительно долгого отсутствия и заявляет:

Оставшаяся безымянной героиня долго не хочет понимать, о чем он, но затем догадывается:

Горе разлуки доводит девушку до самоубийства: она бросается в омут. У русалки в подводном мире появилась дочь - русалочка. Князь несчастлив в браке, его тянет к брошенной любимой, в те места, где он был счастлив.

На этом повествование прервалось. Концовку – диалог князя с его неродившимся ребенком и развязку драмы, полагаю, Пушкин просто не смог написать. Слишком тяжело…

«Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть…» скоро появится в «Скупом рыцаре».

Осенью 1830 года, как и раньше в Михайловском, Ольга Калашникова находилась рядом с Пушкиным. Ей 25 лет, она все еще не замужем.

Имело ли свидание поэта с Ольгой в Болдине продолжение, мы вряд ли узнаем. «Как они встретились или встречались в Болдине в эту осень, знаменитую в творчестве Пушкина? Этот вопрос я оставляю без ответа и даже не рискую строить какие-либо предположения», - благоразумно перестраховался в свое время знаменитый пушкинист Павел Елисеевич Щёголев. А вот Михаилу Филину «сдается, что в Болдине Александр Пушкин "дерзнул" и шаг вспять сделал. И холерной осенью 1830 года барин и крестьянка Ольга волшебным, казалось, образом перенеслись на пять-шесть лет назад, в сельцо Михайловское…»

Как бы то ни было, в Болдине Пушкин дал клятвенное обещание «всегда делать милость» семейству Калашниковых. Погашение долгов перед Ольгой началось уже 4 октября и с самого дорогого подарка (после, понятно, законного брака), который только мог преподнести помещик крепостной, – с вольной. Но это было только начало. Совестливый Александр Сергеевич продолжит расплачиваться – в прямом смысле – до конца дней своих.

Ольга Калашникова через год станет Ключниковой, выйдя замуж за дворянина, обладавшего более высоким классным чином, чем Пушкин. Правда Ключников окажется банкротом и пьяницей. Но это уже другая история, описанная Пушкиным в «Сказке о рыбаке и рыбке». Образ старухи тоже навеян именно Ольгой. А самому поэту придется стать золотой рыбкой.