Собственноручная пушкинская датировка своих произведений не всегда означала время их написания. Иногда дата имела отношение к описываемому событию. Ближе к концу октября в Болдине он написал диалог «Герой», на котором поставил дату – 29 сентября 1830 года. И место – Москва. К чему бы это? Зачем Пушкину было так шифроваться?

Это имеет отношение к примечательному историческому событию, прямо связанному с эпидемией.

В двадцатых числах сентября холера начала свою смертельную жатву в Москве. Люди побежали в массовом порядке, пока город не оцепили. Ежедневно его покидало по нескольку тысяч человек. На фоне общей паники прозвучало обращение императора Николая к московскому генерал-губернатору князю Дмитрию Владимировичу Голицыну: «Я приеду делить с вами опасности и труды».

Императрица Александра Федоровна была в ужасе, пыталась отговорить, напоминала о детях.

- Вы забываете, - ответил Николай, - что 300 000 моих детей страдают в Москве. В тот день, когда Господь призвал нас на Престол, я перед своей совестью дал торжественный обет исполнять мой долг и думать прежде всего о моей стране и о моем народе. Это мой безусловный долг, и вы с вашим добрым сердцем не можете не разделять моих чувств.

Александра Федоровна, заливаясь слезами, произнесла:

- Поезжайте.

Утром 29 сентября Николай I появился в Москве и в Успенском соборе Кремля, где внимал слову митрополита Московского Филарета:

- Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружить себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас, как Царь подвигов, чтобы трудности побеждать.

«Появление Царя в городе, где свирепствовала эпидемия, произвело огромное впечатление. Народ окружал коляску Царя, становился на его пути на колени».

«Нельзя описать восторга, - сообщает Погодин, - с которым встретил его народ, тех чувствований, которые изображались на всех лицах: радость, благодарность, доверенность, преданность».

Срочно вызванный из отпуска начальник III отделения собственной Е.И.В. канцелярии Александр Христофорович Бенкендорф оставил воспоминания об этом запоминающемся эпизоде царствования: «Холера… с каждым днем усиливалась, а с тем вместе увеличивалось и число ее жертв. Лакей, находившийся при собственной комнате Государя, умер в несколько часов; женщина, проживавшая во дворце, также умерла, несмотря на немедленно поданную ей помощь. Государь ежедневно посещал общественные учреждения, презирая опасность, потому что тогда никто не сомневался в прилипчивости холеры. Вдруг за обедом во дворце, на который было приглашено несколько особ, он почувствовал себя нехорошо, и принужден был выйти из-за стола… К счастью, сильная испарина и данные вовремя лекарства скоро ему пособили, и не далее как на другой день все наше беспокойство миновалось…»

Николай провел в Москве восемь дней. «Государь лично наблюдал, как по его приказаниям устраивались больницы в разных частях города, отдавал повеления о снабжении Москвы жизненными потребностями, о денежных вспомоществованиях неимущим, об учреждении приютов для детей, у которых болезнь похитила родителей; беспрестанно показывался на улицах; посещал холерные палаты в госпиталях и только устроив и обеспечив все, что могла человеческая предусмотрительность, 7 октября выехал…»

Возвращаясь в столицу, император подал еще и пример законопослушания. Он – вместе со всей свитой - провел 11 дней в Твери, в карантине. Двадцатого октября Николай прибыл в Царское Село, 25-го – в Петербург.

Поступок Николая вызвал всеобщее восхищение. Всегда насмешливый Вяземский, которого трудно было причислить к его поклонникам, записал в дневнике: «Приезд Николая Павловича в Москву точно прекраснейшая черта. Тут есть не только небоязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство».

«Родительское сердце не утерпело, - отдавал должное Николаю I Михаил Петрович Погодин. – Европа удивлялась Екатерине Второй, которая привила себе оспу, в ободрительный пример для наших отцов. Что скажет она теперь, услышав о готовности Николая делить такие труды и опасности наравне со всеми своими подданными?»

Не зная о настроениях друзей и коллег по перу, Пушкин выразил в стихах очень схожие чувства. Пушкин написал диалог «Герой». Лояльность поэта императору «становилась предметом личностных нападок» еще со времени написания «Стансов» и «Друзьям», где Пушкин, напомню, писал:

Поэтому, чтобы не подвергать себя новому туру нападок за низкопоклонство, Пушкин в диалоге Друга и Поэта восхвалял Наполеона, посетившего чумной госпиталь в Яффе.

Друг говорит, что посещение Наполеоном чумного госпиталя - легенда, опровергнутая историками (скорее всего, так оно и было). Но поэт не сдается:

Известный пушкинист Леонид Матвеевич Аринштейн писал: «Имя Николая в стихотворении не названо. Но поставленная под стихотворением дата с уточнением "Москва" (сам поэт находился в то время в Болдине) не оставляет сомнения в том, кому оно адресовано.

Можно сказать, что у Пушкина уже сложился определенный стереотип: не называя прямо царя, он создает стихотворения на библейскую или, как в данном случае, историческую тему и поставленной под стихотворением датой относит сказанное к событию, которое высвечивает истинного героя стихотворения.

Вероятно, памятуя о приеме, оказанном в свое время "Стансам", Пушкин счел нужным скрыть и свое авторство».

Посылая «Героя» Погодину для печати, поэт подчеркивал: «Прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени». Погодин выполнил наказ Пушкина и только после его смерти, передавая стихотворение для публикации в «Современнике», сознался Вяземскому: «Вот вам еще стихотворение, которое Пушкин прислал мне в 1830 году из Нижегородской деревни, во время холеры. Кажется, никто не знает, что оно принадлежит ему… В этом стихотворении самая тонкая и великая похвала нашему славному Царю. Клеветники увидят, какие чувства питал к нему Пушкин, не хотевший однако продираться со льстецами… Я напечатал стихи тогда в "Телескопе" и свято хранил до сих пор тайну… Разумеется, никому не нужно припоминать, что число, выставленное Пушкиным под стихотворением… 29 сентября 1830 года – есть день прибытия Государя Императора в Москву во время холеры».