Пушкин как-то писал Вяземскому, еще из Одессы: «Меня тошнит от прозы».

До Болдина он писал почти исключительно стихи, если не считать писем, нескольких журнальных статей и неоконченного «Арапа Петра Великого». Той осенью проза впервые чуть ли не преобладала. Пушкин с маху написал пять «Повестей Белкина».

«Повести Белкина» считаются первыми реалистическими произведениями русской прозы. Пушкин предстает в них как превосходный новеллист, которому одинаково доступны и трогательная повесть, и новелла с острым сюжетом, и очерк нравов.

Девятого сентября Пушкин стремительно дописывает «Гробовщика». Фабулу навеяла вывеска гробового мастера Адриана Прохорова по соседству с домом Гончаровых. Последние пожитки Адриана были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара притащилась «с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом». Неподалеку от Басманной родился автор, там недавно отпевали дядю, на Большой Никитской обитала Наталья Николаевна. Под текстом «Гробовщика» в тетради значится: «Письмо от Nat.».

Вся бесовщина с воскресшими клиентами главного героя оказывается всего лишь сновидениями перепившегося Адриана. Мораль выходит простой и исключительно актуальной на все времена – пить надо меньше. Упиваться до потери ориентации в пространстве и времени вредно для здоровья. И зомби, и бесы, и врата ада могут замаячить.

Четырнадцатого сентября закончен «Станционный смотритель», бытовую оправу которому составили странствия самого автора, ожидания и ночевки на почтовых станциях. «В течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела…»

Начало - панегирик станционным смотрителям и в их лице всем труженикам транспортной отрасли России. «Кто не почитает их извергами рода человеческого, равными покойным подьячим или по крайней мере муромским разбойникам… Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда… Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут – а виноват смотритель…

Сии столь оклеветанные смотрители суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые».

Далее, казалось бы, простой сюжет. Самсон Вырин сам не понял, как позволил своей пятнадцатилетней Дуне уехать вместе с гусаром. «Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе и бархате, а завтра, поглядишь, метут улицы вместе с голью кабацкой». И, казалось бы, мораль тоже проста: даже если получается завоевать столицу, как Дуне, нельзя забывать родителей. Она вернулась «в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моськой», но уже к могиле спившегося от горя, потерявшего дочь отца.

В литературоведении справедливо считается, что именно в «Станционном смотрителе» Пушкин обозначил еще одну новую «экологическую нишу» русской прозы: именно с Самсона Вырина начнется литературная история образа «маленького человека». Хотя Достоевский глубинный смысл повести увидит в том, что маленьких людей не бывает, и такую интерпретацию вложит в уста Макара Девушкина в «Бедных людях».

Гершензон разглядел в «Станционном смотрителе» более глубокий смысл: «Это итерация притчи о блудном сыне. Главное – не сама ситуация, а ее восприятие человеком, на стенах комнаты которого Пушкин в самом начале повести развешивает немецкие картинки, иллюстрирующие притчу о блудном сыне. Именно ее увидел в исчезновении дочери несчастный Самсон».

«В притче герой – блудный сын, у Пушкина – отец, смотритель; и картины повествуют о нем… Так, как в этих картинках рассказана история блудного сына, - так верит и смотритель, и потому, что он верит именно так, ему уже все вещи видятся в неверном свете. Дуня, бежав с Минским, вышла на путь своего счастья… Но смотритель непоколебимо убежден, что в немецких картинках изображена универсальная истина, что офицер, сманивший Дуню, несомненно, поиграет ею и бросит, - потому он не видит вещей, впадает в отчаяние и спивается».

20 сентября к двум повестям добавляется «Барышня-крестьянка» (до и после нее стремительно пишутся строфы завершающих глав «Евгения Онегина»). Меня в «Барышне-крестьянке» привлекают, прежде всего, потрясающие обобщающие женские образы и типажи.

«Те из моих читателей, которые не живали в деревнях, не могут себе вообразить, что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знания света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближайший город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание. Конечно, каждому вольно смеяться над некоторыми их странностями, но шутки поверхностного наблюдателя не могут уничтожить их существенных достоинств, из коих главное: особенность характера, самобытность (individualité), без чего, по мнению Жан-Поля, не существует и человеческого величия. В столицах женщины получают, может быть, лучшее образование; но навык света скоро сглаживает характер и делает души столь же однообразными, как и головные уборы».

А вот, вообразите себе, - типаж тогдашнего гастарбайтера, гувернантки мисс Жаксон: «сорокалетнюю чопорную девицу, которая белилась и сурьмила себе брови, два раза в год перечитывала "Памелу", получала за то две тысячи рублей и умирала со скуки в этой варварской России».

Ключевые мысли «Барышни-крестьянки»: «боязнь, сопровождающая молодые наши проказы, составляет и главную их прелесть». И «можно ли с точностию определить, о чем думает семнадцатилетняя барышня, одна, в роще, в шестом часу весеннего утра?»

Глубокое знакомство автора с психологией и говором крестьянок помогает главной героине Лизе успешно выдавать себя за дочь кузнеца и морочить голову влюбленному Алексею. Который, «несмотря на роковое кольцо, на таинственную переписку и на мрачную разочарованность, был добрый и пылкий малый и имел сердце чистое, способное чувствовать наслаждения невинности».

И кто бы мог подумать, что родители героев неожиданно помирятся, и все ухищрения Лизы с переодеванием окажутся излишними. Еще один важнейший вывод: никогда не говори никогда. Даже вражда не вечна.



Затем в работе над «повестями Белкина» Пушкин сделал перерыв, занявшись «Онегиным» и другими немаловажными текстами, о которых вы скоро узнаете. Нарушим хронологию и перенесемся сразу в воскресенье 12 октября, когда повести продолжатся и будет окончена первая редакция «Выстрела». В основе сюжета, как считают, воспоминания о старинном кишиневском приятеле – бесстрашном дуэлянте и боевом офицере полковнике Липранди. Но Пушкин тоже был завзятым дуэлянтом, поэтому «Выстрел», безусловно, автобиографичен. Его самого видели сажавшего, как и его герой Сильвио, пулю за пулей в карту. Он прогуливался с чугунной тростью в руке, подбрасывая ее в воздух, - кисть тренировал. Пушкинист Арнольд Ильич Гессен уверял: «В повести "Выстрел" мы встречаемся с эпизодом личной жизни Пушкина - описанием его дуэли в Кишиневе, в 1822 году, с офицером Зубовым. На поединок Пушкин явился с черешнями в фуражке и, пока противник целился в него, спокойно завтракал ими, выплевывая в его сторону косточки...»

Вишни в фуражке графа на дуэли – запоминающийся символ пренебрежения к смерти. Предельно серьезный «Выстрел» ставит неразрешенную нравственную дилемму: надо ли отстаивать свою честь (или представление о ней) до конца, рискуя жизнью, или считать ее гордыней и делать себе снисхождение.

Повесть резкая, как сталь клинка, как его лезвие, по которому ходят главные герои, играющие в азартную игру чести и самолюбия со смертью. Чтобы в конце спросить, как граф:

- Будете ли вы стрелять, или нет?

А в ответ услышать от Сильвио:

- Не буду, я доволен: я видел твое смятение, твою робость; я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести.

Пушкинское нравоучение: «Недостаток смелости меньше всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков». 14 октября «Выстрел» закончен.

И почти сразу Пушкин приступает к «Метели» с ее хэппи-эндом, завершив повесть вчерне 20 октября.

Романтическая и ироничная история, где метель выступает силой судьбы. Сначала она заставляет заблудиться Владимира, опаздывающего на тайное венчание с Марией Гавриловной. А затем та же метель ведет навстречу ей Бурмина. Выяснилось, что они суженные, судьбой предназначенные друг для друга, как это и обнаружится три года спустя, когда Бурмин возвратится с фронта. Гершензон считал, что «здесь Пушкин изобразил жизнь – метель не только как властную над человеком стихию, но как стихию умную, мудрейшую самого человека. Люди, как дети, заблуждаются в своих замыслах и хотениях, - метель подхватит, закружит, оглушит их, и в мутной мгле твердой рукой выведет на правильный путь, куда им, помимо их ведома, и надо было попасть. Она знает их подлинную, их скрытую волю – лучше их самих».

И здесь же, в «Метели», потрясающая, всплывшая из памяти Пушкина картина возвращения на Родину победителей Отечественной войны: «Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive Henry-Quatre (фр. «Да здравствует Генрих IV». –В.Н.), тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к Государю! А для него какая была минута!

Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура!

И в воздух чепчики бросали.

Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?»

Последней в цикле повестей должна была стать «История села Горюхина», работал над ней Пушкин 29-30 октября. «Село Горюхино» - образ, безусловно, собирательный, но наиболее свежие штрихи в нем навеяны наблюдениями за окрестными городами и селениями, за собственными нижегородскими владениями. «История» изложена в ироничной форме и, скорее всего, как пародия на выходившие с начала XIX века монументальные труды по истории России. Тот же слог, но масштаб описываемого объекта сильно мельче.

Там есть множество колоритных наблюдений о быте и нравах «села Горюхина», принадлежавшего испокон веков достопочтенному семейству Белкиных. «Обитатели Горюхина большей частию росту середнего, сложения крепкого и мужественного, глаза их серы, волосы русые или рыжие, Женщины отличаются носами, поднятыми несколько вверх, выпуклыми скулами и дородностью... Язык горюхинский есть решительно отрасль славянского, но столь же разнится от него, как и русский. Он исполнен сокращениями и усечениями – некоторые буквы вовсе в нем уничтожены или заменены другими. Однако же великороссиянину легко понять горюхинца, и обратно».

Повести были почти в сборе. Недоставало теперь только самого Белкина. Он появился на свет в воскресенье 16 ноября, когда автор окончил писать предисловие «От издателя» к «Кратким повестям покойного И.П. Белкина» и дал общий эпиграф к ним из «Недоросля». В этом предисловии Пушкин придумал Белкину полноценную «легенду»: «Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных».

«Иван Петрович вел жизнь самую умеренную, избегал всякого рода излишеств; никогда не случалось мне видеть его навеселе (что в краю нашем за неслыханное чудо почитаться может); к женскому же полу имел он великую склонность, но стыдливость была в нем истинно девическая».

«Иван Петрович осенью 1828 года занемог простудною лихорадкою, обратившейся в горячку, и умер, несмотря на неусыпные старания уездного нашего лекаря, человека весьма искусного, особенно в лечении закоренелых болезней, как то мозолей и тому подобного. Он скончался на моих руках на 30-м году от рождения и похоронен в церкви села Горюхина близ покойных его родителей. Иван Петрович бы росту среднего, глаза имел серые, волоса русые, нос прямой; лицом был бел и худощав».

«Повести Белкина» - трогательные, добрые, саркастичные, со счастливыми концовками (даже, по-своему, в трагичном «Станционном смотрителе»). Пушкин, опубликовал их анонимно, полагают, «не надеясь на успех, настолько они отличались от популярной тогда романтической и дидактической прозы». Предчувствия его не обманули. Повести вышли в свет в конце октября 1831 года, по свидетельству Виссариона Григорьевича Белинского, «холодно принятые публикой и еще холоднее журналами». Писатель Николай Алексеевич Полевой отозвался о «Повестях Белкина» как «о фарсах, затянутых в корсет простоты, без всякого милосердия».

Но сам Пушкин остался доволен. В Царскосельском парке он тогда встретился с юным лицеистом Павлом Ивановичем Миллером, который поинтересовался:

- Кто этот Белкин?

На что Пушкин, смеясь, ответил:

- Кто бы он ни был, а писать вот так и надо – просто, коротко, ясно.

Ну а сегодня читателю и писателю можно дать тот же совет, что Лев Николаевич Толстой давал историку и литератору Павлу Дмитриевичу Голохвастову в апреле 1873 года: «Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу – прочтите сначала все "Повести Белкина". Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело не меня это чтение».