О Болдинской осени 1.0 известно многое и многим. О второй и третьей болдинских осенях известно гораздо меньше и немногим. Между тем это были не менее важные вехи в жизни поэта, также подарившие миру ряд известнейший шедевров поэзии и прозы.
Остепенившийся женатый Пушкин заболел историей. И я его понимаю, как понимала его Тыркова-Вильямс: «Пушкин любил историю, любил архивы, прелесть старой книги и пыльной хартии, запах старых переплетов, знакомый по детской Москве, по Китайскому домику Карамзиных, по библиотеке Святогорского монастыря. В нем были все данные первоклассного историка – острая память, щепетильная правдивость и точность, чутье и вкус к прошлому, ясность суждения, широта обобщений, наконец, художественное понимание человеческой природы, этого главного материала, из которого творится история».
«Прося в июле 1831 года о «дозволении заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках», Пушкин сообщал о «давнишнем своем «желании написать Историю Петра Великого», Разрешение было дано, и 21 июля 1831 года поэт извещал П.В. Нащокина: «… зимой зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне царем». В декабре 1831 года Н.М. Языков писал брату: «Пушкин только и говорит, что о Петре… Он много, дескать, собрал и еще соберет новых сведений для своей истории, открыл, сообразил, осветил и проч.».
С начала 1832 года Пушкин, не ограничиваясь изучением печатных источников, стал работать в архивах. Нессельроде – министр, которому подчинен был Государственный архив, впоследствии извещал Бенкендорфа, что «Пушкин занимался… прочитыванием и деланием выписок из бумаг, касающихся до царствования императора Петра Великого, и из дел о бунтовщике Пугачеве; для чего отведена была ему особая комната. По мере прочитывания он возвращал даванные ему бумаги…».
Седьмого февраля 1833 года, остановившись на девятнадцатой главе «Дубровского» (он так и останется недописанным), Пушкин ходатайствует о предоставлении ему для изучения «Следственного дела» Пугачева.
Около 25 февраля Пушкин писал в Москву Нащокину: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.
Вот как я располагаю своим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически».
Как видим, находясь в столице, Пушкин уже мечтал о Болдине. Но не только. Задумав роман о пугачевском восстании, который позднее воплотится в «Капитанскую дочку», он захотел расширить горизонты знакомства с темой и дополнить добытые в петербургских архивах и в книгах материалы живыми впечатлениями от мест, где разворачивалось восстание Пугачева, воспоминаниями еще живых свидетелей событий и документами из местных архивов. Поэтому, прежде чем засесть в Болдине, Пушкин решил проехаться по пугачевским местам.
Двадцать второго июля он писал Бенкендорфу: «Обстоятельства принуждают меня вскоре уехать на 2-3 месяца в мое нижегородское имение – мне хотелось бы воспользоваться этим и съездить в Оренбург и Казань, которых я еще не видел. Прошу Его Величество позволить мне ознакомиться с архивами этих двух губерний». Из-за отсутствия Бенкендорфа на письмо ответил управляющий III Отделением Александр Николаевич Мордвинов, который в письме от 29 июля от имени императора Николая I спрашивал Пушкина о причинах, побуждавших его совершить эту поездку. Все-таки речь шла о путешествии в рабочее время, пусть даже Николай и непосредственные начальники Пушкина никогда не оговаривали его присутственные часы или служебные обязанности.
Поэт и историк 30 июля отвечал Мордвинову: «В продолжение двух последних лет занимался я одними историческими изысканиями, не написав ни одной строчки чисто литературной. Мне необходимо два месяца провести в совершенном уединении, дабы отдохнуть от важнейших занятий и кончить книгу, давно мною начатую, и которая доставит мне деньги, в коих имею нужду. Мне самому совестно тратить время на суетные занятия, но что делать? они одни доставляют мне независимость и способ проживать с моим семейством в Петербурге, где труды мои, благодаря Государя, имеют цель более важную и полезную.
Кроме жалования, определенного мне щедростию Его Величества, нет у меня постоянного дохода; между тем жизнь в столице дорога и с умножением моего семейства умножаются и расходы.
Может быть, Государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и в Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии».
Поездка сроком на 4 месяца была разрешена императором, о чем Пушкина уведомил Мордвинов письмом от 7 августа. Поэт был легок на подъем. Он собрался и за шесть недель отмахал почти 6000 верст - в основном по скверным дорогам - по тысяче верст в неделю.
Семнадцатого августа Пушкин в компании Соболевского отбыл из Петербурга. Поначалу не сильно спешил. Останавливался в Торжке, затем поехал в имение Павла Ивановича Вульфа – дяди тригорской молодежи - в Павловском Тверской губернии. 23 августа Пушкин навестил тещу в Яропольце Волоколамского уезда. 25-го доехал до Москвы, где остановился в доме Гончаровых на Большой Никитской. Дом не сохранился. На его месте сейчас резиденция посла Нигерии. В круге контактов в Москве были зафиксированы С.П. Шевырев, Нащокин, Погодин, Киреевский, Судиенко, Н.Н. Раевский.
После прощального обеда у Нащокина 29 августа Пушкин отправился – впервые в жизни – в Нижний Новгород.
Пушкин на сей раз путешествовал как вип-персона. По Высочайшему Повелению ему выдали особую подорожную. В Москве почт-директор Булгаков вручил ему специальный лист для смотрителей почтовых станций, чтобы не было проблем с лошадьми, а то, как замечал Пушкин, некоторые «мало меня уважают, несмотря на то, что и пишу прекрасные стишки».
На сей раз Пушкин путешествовал сравнительно удобно, со своей коляской, со своим лакеем, о котором, правда, 19 сентября напишет жене так: «Одно меня сокрушает: человек мой. Вообрази себе тон московского канцеляриста, глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные дорожные рябчики, пьет мою мадеру, портит мои книги и по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только».
Во время всей поездки Пушкина принимали как знатного путешественника и знаменитого поэта, чьи стихи уже стали неотъемлемой частью умственного хозяйства образованных людей. «Они радовались возможности посмотреть на него, приходили познакомиться, давали обеды, говорили речи, помогали ему находить живых свидетелей бунта и их показаниями проверять мертвые архивные документы. Еще были в живых современники Пугачева, его жертвы, соучастники, его подданные».
Но и Третье отделение не дремало, на расстоянии приглядывая за Пушкиным.
Маршрут из Москвы лежал через Владимир, Муром, Павлово и Богородское. Ехал в компании. Он чистосердечно сознался супруге в письме из Нижнего, что «на второй станции, где не давали мне лошадей, встретил я некоторую городничиху, едущую с теткой из Москвы к мужу и обижаемую на всех станциях. Она приняла меня весьма дурно и начала меня усовещевать и уговаривать: как вам не стыдно? на что это похоже? две тройки стоят на конюшне, а вы мне ни одной со вчерашнего дня не даете. – Право? – сказал я и пошел взять эти тройки для себя. Городничиха, видя, что я не смотритель, очень смутилась, начала извиняться и так меня тронула, что я уступил ей одну тройку, на которую имела она всевозможные права, а сам нанял себе другую, то есть третью, и уехал… Городничиха и тетка так были восхищены моим рыцарским поступком, что решились от меня не отставать и путешествовать под моим покровительством, на что я великодушно и согласился. Таким образом и доехали мы почти до самого Нижнего – они отстали за три или четыре станции – и я теперь свободен и одинок. Ты спросишь: хороша ли городничиха? Вот то-то, что не хороша, ангел мой Таша, о том-то я и горюю. – Уф! кончил. Отпустил и помилуй.
Утром 2 сентября 1933 года Пушкин впервые приехал в Нижний Новгород.
